К истории понятия субъект в русской мысли
Понятие субъект в истории русской мысли имеет весьма парадоксальный статус, характеризующий не только его семантику, но и функцию в философских и смежных с ними дискурсах. С одной стороны, и по своему происхождению, и по основным семантическим признакам это понятие целиком вписывается в проблемное и аргументативное поле, которое можно назвать современным дискурсом субъективности. С другой стороны, почти все наиболее отчетливые попытки концептуализации «субъекта» в истории русской мысли стремятся к преодолению именно этого современного дискурса субъективности в направлении досовременного смыслового и проблемного поля понятия субъект.
Говоря о «дискурсе субъективности», мы имеем в виду, что понятие субъект не является изолированным когнитивным продуктом творчества отдельных мыслителей, а вписано в совокупность понятийных различий, корреляций и оппозиций, способов аргументации, структуры и характера постановки проблем, типов философского обоснования, образующих некое исторически изменяющееся интеллектуальное поле. Как раз в связи с изменениями этого интеллектуального поля имеет смысл говорить об «истории понятий», то есть семантических трансформаций, каковые оказываются индикаторами изменений дискурса в целом.
Под «современным» дискурсом субъективности мы будем понимать тот этап этих изменений, который характеризуется тесной взаимосвязью семантики «субъекта» и семантики «персональности». Иными словами, понятие субъект становится преимущественным средством экспликации понятий «лицо», «личность» и «Я», характеризуя статус мыслящего индивида. Чтобы уточнить исторический хронотоп современного дискурса субъективности, необходимо добавить, что в нем понятие «субъекта» конституируется в жестком противопоставлении «вещи», предмету, объекту как то, что является источником и условием воздействия, а не подвергается воздействию со стороны. Исторически фиксируемой вехой, от которой можно вести отсчет современного дискурса субъективности, является «коперниканский поворот» Канта. С Канта и дискуссии об основных принципах его критики разума в немецкой классической философии начинается процесс, в ходе которого происходит трансформация парадигмы в философии субъекта или, вернее, начинается философия субъекта как таковая[211] .
При этом и само понятие субъекта наделяется в кантовской философии новым содержанием и новым эпистемологическим статусом[212]. Ряд открытий новоевропейской философии — достоверность «мыслящего Я» у Декарта, самосознание как принцип философского обоснования у Лейбница, акт самоидентификации в рефлексии как способ конституирования единства сознания у Локка — Кант завязывает в новый узел понятий и проблем, в силу чего понятие субъекта вступает в прочную корреляцию с понятиями Я, самосознания, спонтанности, тождества и единства сознания, рефлексии, личности и свободы. Помещаясь в новый проблемный горизонт, это поле понятий и концептуальных взаимосвязей формирует также новый язык и стиль философской аргументации, лишая постановки проблем в прежней метафизике (в первую очередь, проблему субстанциальности души) их теоретической легитимности.
Понятие субъекта, вокруг которого завязывается новый философский дискурс, включает в себя отныне в качестве фундаментальной характеристики самосознающую активность сознания, которую невозможно описывать в категориях предмета или субстанции. Эта невозможность опредмечивания сознания, то есть превращения его в свойство мыслящей субстанции, следует из понимания конституирующей функции сознания — то, что является условием синтезирования предметов в опыте, само не может быть описано как предмет, поскольку используемые для описания категории производны от этого условия. Тем самым субъект из синонима субстанции, каковым он был в докантовской философии, трансформируется в ее противоположность.
Упомянутая парадоксальность понятия субъект в истории русской мысли состоит как раз в том, что это понятие, с одной стороны, неразрывно связано с понятиями личности, Я и человека, то есть относится к современному дискурсу персональности, в котором эти понятия формируют единое проблемное поле. С другой же стороны, основные интерпретации понятия субъект заимствуют весь свой семантический багаж из словаря традиционной — докантовской — философии, в которой субъект означает предмет или онтологическое подлежащее.
Связь истории этих двух понятий — личности и субъекта — оказывается в силу этого двойственной, соответственно тем аспектам значения, которые слово субъект приобретает в истории русского языка [213]. Взятый в негативном смысле, субъект выступает как противоположность личности. Если личность включает признаки активного, творческого начала, то «слово субъект применяется к лицам страдательным, пассивным, неразвитым, ограниченным и т. д.». Уже к концу XIX века складывается стабильная форма употребления слова субъект «для обозначения человека отрицательных свойств, низменных качеств»[214]. Иначе говоря, набор признаков, составляющих понятие личность (в смысле неповторимой индивидуальности), резко контрастирует с набором признаков, с помощью которых описывается субъект. (Ср.: «Ну, все — товарищи хоть живые личности, не такие затхлые субъекты, как здесь».)[215]
С другой стороны, если понятие субъекта включается в активный словарь того или иного автора и задается набором не пейоративных характеристик, то и в этом случае он означает «реального, конкретного индивида»[216]. Таким образом, «проблема субъекта», в том виде, в каком она занимает западную философию со времен Канта, — как можно прояснить структуру самореферентности сознания, заключающую в себе и аспект индивидуальности («мое сознание»), и аспект универсальности («сознание вообще»), — в истории русской мысли, за редкими исключениями, не формулируется. Обозревая корпус текстов русской философской традиции в целом, можно сказать, что теоретическая рефлексия понятия субъекта занимает в ней совершенно незначительное место по сравнению с рассуждениями о «личности», «человеке» и «душе». А одна из самых интенсивных дискуссий рубежа XIX–XX веков — полемика между народниками и марксистами о роли «субъективного метода» в социальных науках — вообще обходится без обсуждения понятия субъект.
Поэтому можно констатировать, что понятие субъекта в русской философской традиции является совершенно нефункциональным. С самого своего возникновения в русском языке оно отмечено игнорированием тех теоретических мотивов, которые обусловили радикальный семантический разрыв с традицией, произведенный кантовским понятием субъекта и закрепленный немецкой идеалистической философией, сделавшей невозможным возвращение к прежней, докантовской метафизике.
Между тем определение субъекта в истории русской мысли осуществляется посредством набора оппозиций, заимствованных как раз из докантовской метафизики: общее — частное (единичное); реальное — являющееся (субъекту) иллюзорное; внешнее — внутреннее. Причем повсеместно оба члена соответствующих оппозиций толкуются как два класса предметов или два типа реальностей. Вследствие этого понятие субъекта оказывается попросту излишним, не дающим никакого семантического и концептуального расширения по сравнению с понятиями «души», «личности» и прочих элементов семантического поля персональности.
Истолкование «субъекта» подчиняется логике рассуждения, в силу которой «субъект» мыслится преимущественно как предмет, как некое реальное «существо», конкретное сущее (ens reale) — в первую очередь как «отдельный человек», правда, в абстрактно-пассивном аспекте, что делает это понятие, учитывая также и его «латинское» происхождение, негативно коннотированным уже на уровне общелитературного языка.
Практически во всех русских толковых словарях, включая философские словари и энциклопедии, это
