полкилометра высоты, он вдруг упал лицом на переднее стекло колпака, который закрывает кабину летчика: лопнули ремни, не выдержав перегрузки.
— У меня короткая шея, — объяснил он. — Была бы длиннее, могла сломаться.
До управления он не мог дотянуться. Стоя на голове в колпаке, он отчетливо видел, как машина, вращаясь, рвется к земле. Все же он выбрался. Сумел овладеть машиной.
— Как же ты это сделал?
— Сейчас уже не помню. Понимаешь, очень нужно было это сделать.
Я посмотрел на часы. Рассказывал он три минуты.
— Сколько же времени это продолжалось?
— Ну, за три минуты я был бы уже в земле.
Он подумал, не торопясь подсчитал, потом добавил:
— Самолет сделал пятнадцать витков. За две минуты. Но ведь в воздухе думаешь быстрее.
За окном была зима. Падал мягкий медленный снег. Верников стал звонить синоптикам на аэродром.
— Плохой прогноз. Опять погода нелетная, — сказал он сердито, бросая трубку. — А мне хотелось полетать.
Писать о летчиках трудно. Они не терпят фальши и требуют правды и мужества, а не восторженных слов. Но писать о них нужно. История авиации проходит на наших глазах. Каждый из тех, кто делает эту историю, достоин книги и правды, такой же высокой, как небо, в котором они летают.
Как-то раз я спросил у Юрия Гарнаева, испытателя, у которого за плечами было уже немало серьезных дел, не считает ли он, что летчик, подобно игроку, испытывает судьбу.
— Игрок играет, — сказал Гарнаев, — а мы работаем. Работать для нас — это значит жить. Жить во что бы то ни стало. Это концентрирует волю. Обостряет чувства. Ты начинаешь соображать быстрей, чем это кажется возможным. Не думаешь о смерти. Не веришь в нее, И ты будешь жить, если не сделаешь ни одной ошибки. В этом вся трудность — ни одной ошибки. Обижаться на опасность нам не приходится. Такая профессия. Сам добивался ее и выбрал потому, что хочешь жить. А смысл жизни там, где борьба и победа над сложностью работы, над скоростью и высотой. Ты выходишь навстречу опасности, потому что хочешь жить. По-настоящему жить, не допустив просчета в работе, не покинув в трудную минуту машину на произвол судьбы. Жить — это значит привести ее на аэродром, даже если она не в порядке. И посадить. Спасти себя и ее, выполнив до конца свое дело. Вот что значит жить в воздухе.
Я вспоминаю один американский сценарий об испытателях. На скоростном самолете известный летчик отправляется в рекордный полет. Из мотора вдруг начинает бить масло, летчик совершает вынужденную посадку. В ближайшем доме он на* ходит девушку, такую, о которой мечтал. Он увозит ее на самолете. Где-то по дороге они женятся.
У знаменитого летчика нет денег даже для того, чтобы снять комнату. Он ввязывается в опасные спортивные соревнования. Жена смотрит с трибуны. Она еще не понимает ничего в полетах. Летчик выигрывает приз, ему надевают венок победителя. В это время раздается глухой удар, и черная карета пересекает поле: погиб его друг, у которого осталось трое детей. Половину премии летчик отдает вдове друга, остальное пропивает.
Чтобы обеспечить жену, он становится испытателем. Но теперь жена знает, что такое полеты. Она приезжает на аэродром и видит: самолет пикирует, пока не сломаются крылья. Эго нужно, чтобы установить предел их прочности. Ночью она слышит удар самолета о землю. Проснувшись, видит перед собой часы, которые стучат: «Пока еще жив, пока еще жив». Это сон. Летчик мирно спит дома. Но вот все чаще его бортмеханик с тоской повторяет слова о слепой дороге испытателя, для которого, кроме смерти, выхода нет.
Однажды перед испытанием тяжелого бомбардировщика бортмеханик забывает прилепить к фюзеляжу жевательную резинку «на счастье». Машина срывается в штопор. Уже в огне, самолет как бы врезается в экран… Умирает бортмеханик, взяв с раненого товарища слово оставить полеты. В конце фильма бывший летчик с тоской смотрит, как другие поднимают в небо самолеты…
Американский фильм «Летчик-испытатель» — талантливый некролог людям этой профессии в Америке. Проникнутое горечью и пессимизмом повествование о судьбе обреченных, которые слишком часто говорят о том, что нельзя жить в воздухе…
С кадрами из этого фильма, не щадящего нервы зрителей, мне хочется сравнить другие кадры — из жизни Гарнаева.
Примерно 1950 год. В авиаконструкторских бюро люди склоняются над чертежами устройства, которое должно спасти летчика при аварии на больших скоростях и высотах.
Реактивный двигатель неизмеримо расширил возможности полетов. Но теперь обычный парашют уже не спасает при аварии. Встречный поток воздуха прижимает к машине, калечит при попытке выброситься. Трудность не в том, чтобы придумать стальное кресло, скользящее по пазам и снабженное патроном, который может выстрелить это кресло. Главное, чтобы человек остался после выстрела живым и вернулся на землю.
Так открывается одна из интереснейших страниц в истории современной авиации — создание катапульты, которой оборудованы теперь скоростные самолеты на случай аварии.
Первые опыты проводились на земле, затем испытывали кресло в воздухе с манекеном. Кресло отделяется от самолета, оно уже отрегулировано и не задевает хвостовое оперение. С помощью небольших тормозных парашютов останавливается его вращение в воздухе. После того как кресло минует самолет, ремни расстегиваются и манекен спускается на парашюте. Большего от него нельзя добиться. Он не может рассказать о своих впечатлениях, В кресло должен сесть человек…
Гарнаев одним из первых в мире испытывает на себе действие катапульты. Спешить в таком деле нельзя. Он долго тренируется и тщательно готовится к этому на земле. В прошлом он уже занимался делом, имеющим большое значение для летчиков, — испытывал различные средства спасения, главным образом новые парашюты. Он должен знать многое, прежде чем совершить первый головокружительный прыжок — выстрелить самого себя из самолета.
Самое трудное — в первый раз. Не менее трудно, чем первый взлет на новом самолете.
Испытатель катапульты взвешивает все возможные варианты. Сначала нужно точно продумать положение в кресле, чтобы воздушной волной руки не сорвало с подлокотников. Потом, когда скорость погасится, надо освободиться от кресла и, раскинув руки, удержаться в положении прыгающего в воду пловца. Иначе человека может затянуть в штопор, и тогда не открыть парашют.
Управлять своим телом в воздухе нелегко. Особенно когда ты одет в надутый воздухом мягкий скафандр. Испытатель еще долго тренируется и обдумывает будущую работу…
Наступает решительный день. Ночь он не спал, несмотря на хорошее здоровье и тренированные нервы, — мысль все время возвращалась к предстоящему. Жёна знает о том, что ему предстоит, но, кажется, не знает, что это будет сегодня.
Хороший ясный день. Самолет набирает высоту. Неожиданно выясняется новая, непредвиденная трудность: на большой высоте обмерзли стекла скафандра. Почти ничего не видно. Трудно будет ориентироваться в воздухе.
Первый раз он так и катапультируется — в шлеме с обмерзшими стеклами… Стучат часы. Кажется, что они стучат все громче. Летчик готов к предстоящей работе. Рука нажимает нужный рычаг. Огромная сила выталкивает из самолета снаряд, созданный человеком для спасения человека. Первый удар воздуха. Страшное физическое напряжение — три секунды, пока гасится скорость. Кресло вылетело, не зацепившись за самолет. Теперь, выдержав первую встречу с воздушным потоком, чувствуя, как гаснет скорость полета, испытатель освобождает ремни. Кресло уходит вниз. «Специалист падения», он находит нужное положение, осваивая движения в скафандре. Он начинает считать секунды, чтобы определить длину прыжка. Затем привычный толчок открывшегося парашюта.
На аэродроме, сняв шлем, он долго смотрит на землю, чувствуя, как спадает огромное напряжение самого трудного первого шага в воздухе. Он знает: главное сделано. Трудно всегда в первый раз. Скоро его работа будет освоена многими.
С этого дня Гарнаев работает все увереннее. С самолетов разных типов, с разных мест экипажа
