— Я был, как принято говорить, крепкий хозяйственник, возглавлял в Краснодаре ПО. Самое крупное в Европе приборостроительное предприятие. Мы стали работать при Горбачеве самостоятельно, на хозрасчете. И зарплаты подняли, и женщинам сапоги чешские покупали, через профсоюз распределяли, и сам я на «Татре» черной ездил... Как-то раз приехал на московский «Квант» к Юрию Владимировичу Скокову (будущему секретарю Совбеза у Ельцина). Показывает он мне депутатский значок и говорит: «Знаешь, как он помогает работать, я в любой кабинет вхож. Сейчас выборы идут на I Съезд народных депутатов, пошел бы и ты. Представляешь, мы вдвоем сколько наворочаем, если по кабинетам московским начнем ходить!» Уговорил. Я пошел по национально-территориальному округу, а это половина Краснодарского края. Победил, стал членом ВС, вошел в комитет по экономической реформе и собственности.
Почитайте и чубайсовскую книжку знаменитую, за которую их с Кохом долбали, они честно отмечают: мол, если бы не Шумейко, не было бы приватизации. Я на самом деле сделал много, чтобы закон о собственности вышел. Первоначально предполагались приватизационные счета. Это уже потом указом президента их поменяли на ваучеры. Ельцин согласился, потому что старый Сбербанк не потянул бы ручной записи. Можете представить: все люди должны были на книжку получать свой приватизационный кусок. Без компьютеризации вряд ли бы это сделали. И пошли на ваучеры. Дальше что получилось, известно. Началась текучая приватизация, когда директор создает малое предприятие, туда сажает сына или сам сидит, потом продает и... Половина директоров стали собственниками.
— Вот именно, что не поддерживал... В чем был наш спор с Чубайсом? Он говорил, что придет активный собственник, создаст рабочие места, и мы будем в шоколаде... А откуда придет этот активный собственник? С Луны упадет, что ли? И кого будем считать активными? Начнем с бригадиров: их по стране столько-то. Еще столько-то начальников цехов, директоров заводов, главных инженеров. Генеральных директоров всего 10 тысяч! Если все сложим, мы и миллиона не наберем этих активных. Почитай, говорю, Ключевского: миллионы лишних, ненужных людей, которым дела нет до собственности. Вот с ваучерами и получилось то, что получилось. До всех активных они просто не дошли. Их и до сих пор нет, активных собственников. И приватизация стоит.
В ноябре 1991 года съезд избрал меня зампредом Верховного Совета, я отвечал за экономику. Не сочтите за бахвальство, но одним из моих первых дел стало рождение «Газпрома» в его современном виде. Пришли ко мне двое, я их знать не знал тогда: Вяхирев и Черномырдин. Говорят: «Мы хотим создать российское акционерное общество из союзного «Газпрома», а нам никто не дает». Рассказывали-рассказывали, что-то стало вырисовываться. Где-то через неделю мы родили распоряжение. У меня за номером один было распоряжение о создании своего секретариата, а это было распоряжение № 2. Очень короткое: образовать в составе РСФСР акционерное общество «Газпром». Они счастливые ушли. Вскоре звонит Сергей Шахрай (он уже правовым управлением командовал при президенте): «Ты что делаешь? Это же не твоя сфера!» В общем, он Ельцину нажаловался.
Через некоторое время звонит президент: «Вы же законодательная власть. Как вы можете создавать акционерное общество?» Говорю: «Вы правы, Борис Николаевич, я сам это втолковывал Черномырдину, но есть масса причин, по которым надо немедленно забирать «Газпром» от Союза». Ельцин выслушал и говорит: «Да, все здраво, все правильно, только не по форме. Давайте сделаем так: я не буду отменять ваше распоряжение, а сейчас издам свой указ, который поглотит его и вернет все в законное русло. Но вы мне дадите слово, что больше никаких распоряжений издавать не будете».
У нас в Верховном Совете среди замов расклад был такой: Филатов, Шумейко — это одна сторона, ельцинская; Воронин, Яров — уже другая, хасбулатовская. И был баланс. Но с Хасбулатовым я конфликтовал. Наступил такой момент, когда он даже предъявил Ельцину ультиматум: «Если вы Шумейко не заберете из Верховного Совета, не буду ничего больше подписывать и вообще не буду с вами сотрудничать». Ельцин мне и предложил перейти в первые вице-премьеры. 6 июня 1992 года я ушел в правительство.
Работа была тяжелая, потому что премьера не было. Гайдар был первый вице-премьер, исполняющий обязанности премьера. Журналисты тогда спрашивали: «Гайдар первый и вы первый, а кто из вас первее?» Отвечаю: «Гайдар первый-первый, а я первый-второй, а главный у нас президент...» Все железки, как их называли, на меня спихнули: транспорт, энергетику, связь, промышленность — все. Я не был готов к такому. Но у меня есть особенность: не стесняюсь спрашивать, если чего не знаю. Учусь постоянно.
— Я не был теоретиком рыночной экономики, вообще не знал, что это такое. Я знал социалистическую экономику, она зиждилась на выполнении плана. Это было главное — план! Казалось бы, какая разница — 31-го числа ты продукцию сдал или 1-го? Но 31-го у тебя будут премия и переходящее знамя, а 1-го — ты му…к последний.
У меня начальником отдела снабжения была самая красивая женщина на заводе. Когда Маргарита шла по цехам, все мужики шеи сворачивали. Каждый месяц под профсоюзные нужды я брал в кассе деньги и Маргарите отдавал. Деньги небольшие, 40—60 рублей. Она покупала водку, шла на контейнерную площадку — и у меня всегда были вагоны и контейнеры. Я успевал отправлять продукцию, потому что самое главное было отчитаться. Вплоть до того, что звонишь другому своему коллеге, такому же директору, посылаешь пустые ящики, а потом доставляешь то, что надо. Социалистическая экономика стояла на этом! Госприемку учредили, но что толку? Я выпускал приборы, разработанные в 1928—1930-х годах и никому уже не нужные. Но Госплан планирует!.. И тут приходит новая экономика, которую я знать не знаю!
С Гайдаром и Чубайсом у нас не было антагонизма, потому что во главе стоял Ельцин. Вот все обвиняют Чубайса в ваучеризации, но это лукавство. Чубайс выше первого вице-премьера не поднимался. А первый вице-премьер не может вести свою политику. Если этого не хотят президент и премьер, хрен чего ты сделаешь! Это была политика Ельцина. Чубайс, конечно, его убеждал, но ведь принимал-то решение не он. Президент сказал: будем делать так — делаем так.
