государственной партии, оказалась весьма скромной. После объединения страны, когда новые власти конфисковали все здания и фонды, переданные партии в годы Германской Демократической Республики, у нее осталось всего несколько зданий, принадлежавших коммунистам еще до прихода к власти Гитлера.
Хотя Партия демократического социализма по своему происхождению мало отличается от других посткоммунистических партий, ее политическая траектория оказалась совершенно иной. Причины следует искать в специфике восточногерманской ситуации после объединения. Старая номенклатура здесь не смогла не только, возглавить процесс капитализации, но даже вписаться в него. Западная буржуазия не оставила ей никаких шансов. Точно так же существование настоящей и сильной социал-демократии в «старых землях» делало невозможным появление еще одной социал-демократической партии в «новых землях». «Социал-демократическая платформа» в ПДС не смогла сыграть существенной роли. Посткоммунистическая партия могла выжить, лишь выступая в качестве радикальной альтернативы и одновременно решительно отмежевываясь от сталинистского прошлого. Это осознавали даже те партийные деятели, которые при иных обстоятельствах, возможно, выступили бы сторонниками более умеренного курса. Радикальные обновленцы смогли относительно легко получить большинство в руководстве и начать уникальный политический эксперимент – строительство левой социалистической партии «нового поколения» на руинах одной из самых ортодоксальных сталинистских организаций.
Крушение коммунистической системы в Восточной Германии сопровождалось мощным взрывом демократической энергии масс, причем не только на улицах и площадях, но и на предприятиях. Последующий опыт объединения не позволил этой энергии воплотиться в конкретную преобразующую деятельность, и ПДС оказалась практически единственным политическим каналом, куда эта энергия могла быть направлена.
Анализируя историю рабочих советов в бывшей ГДР, радикальный берлинский журнал «Sklaven», весьма критически относящийся к ПДС, отмечает, что, несмотря на «конфликт между базисно- демократическими и аппаратными левыми», эта партия оказалась единственной политической силой, которая «предоставила рабочему движению организационную, финансовую и публицистическую поддержку». В результате деятельность партии на предприятиях можно оценить как «высочайший успех».[270] Отсюда вовсе не следует, будто политические приоритеты лидеров ПДС и активистов во всем совпадали. Скорее наоборот – между ними постоянно возникали противоречия. Но именно способность партии взаимодействовать с людьми и группами, стоящими на более радикальных позициях, стала ее очевидным преимуществом по сравнению с социал- демократическими и профсоюзными бюрократиями Запада.
На последних выборах в Народную палату (парламент) ГДР 18 марта 1990 года ПДС показала неплохие результаты, особенно в традиционных рабочих округах. Однако победителями стали христианские демократы, обещавшие всеобщее процветание после быстрого объединения. Правительство, возглавлявшееся членом ПДС Гансом Модровым, ушло в отставку. У власти в Восточном Берлине оказалось правительство христианских демократов, возглавляемое Лотаром де Мезьером, позднее разоблаченным как агент госбезопасности ГДР («Штази»).
На выборах в первый общегерманский Бундестаг в 1992 году результаты ПДС оказались куда скромнее: 2,4% голосов (11,1% на Востоке и 0,3% на Западе). Она попала в парламент только благодаря временному правилу, обеспечивавшему специальные квоты для «восточных» политических сил. Зато в 1994 году результаты ПДС почти удвоились. Она получила 4,4 % в масштабах Германии, но преодолеть пятипроцентный барьер все же не смогла. Тем не менее партия опять оказалась представлена в Бундестаге. Она получила 4 прямых мандата от территориальных округов, благодаря чему голоса, отданные за весь список, были засчитаны. Важным элементом избирательной стратегии ПДС стали «открытые списки», включающие представителей «левого спектра», от которых не требовали «прямой или косвенной связи с партией». Беспартийные составили 13% депутатов, избранных по этим спискам в Восточных землях.[271] Всего в Бундестаге созыва 1994 года оказалось 30 депутатов от ПДС и ее союзников. Партия оказалась представленной во всех ландтагах (региональных парламентах) и муниципальных собраниях восточных земель, сделавшись там третьей, а иногда и второй по величине фракцией.
После того, как Грегор Гизи стал руководителем партийной Е группы в Бундестаге, он ушел с поста лидера партии. ПДС возглавил Лотар Биски. Организация продолжала сталкиваться со всевозможными проблемами, начиная от случаев выявления в ее рядах бывших агентов «Штази», кончая притеснениями со стороны властей новой Германии. Партию сотрясали внутренние разногласия.
Крах Германской Демократической Республики поставил демократических социалистов перед серьезными проблемами, но именно он, в конечном счете, предопределил превращение ПДС в одну из первых левых партий новой волны, уникальную для Западной Европы.
Уникальность ПДС проявляется, прежде всего, в том, что это единственная политическая сила Запада, непосредственно представляющая интересы периферии. Это предопределено положением восточных земель Германии, являющихся, с од-, ной стороны, частью самой сильной капиталистической страны Европы, а с другой, по выражению теоретиков ПДС – ее «экономической и социальной периферией».[272] Отсюда и политика партии, которая стремится отстаивать как социальные, так и региональные интересы. На первых порах многие лидеры ПДС воспринимали сохраняющееся деление страны на западные и восточные (соответственно «старые» и «новые») земли как временное явление. «Как социалистическая партия, левая альтернатива, мы не можем долгое время оставаться региональной партией. Восточногерманская идентичность исчезнет в ближайшие пять-восемь лет», – говорил Андре Бри.[273] Однако последующее развитие показало, что все обстоит гораздо сложнее. Существование периферии предопределено самой природой капиталистической экономики. Восточная идентичность сохранялась потому, что сохранялись специфические «восточные» проблемы. Они тоже изменились, но с каждым новым рыночным циклом это противоречие воспроизводилось в новом виде.
Опросы общественного мнения, проводившиеся в 1997 году, показали, что ностальгия по ГДР сходит на нет, а различия между «восточниками» и «западниками» (Ossies и Wessies) остаются. Для восточных немцев по-прежнему было характерно стремление к социальной справедливости, сочетающееся с «равноудаленным отношением» («Wieder-noch-Hattungen») к старой ГДР и новой ФРГ.[274] Социологи отмечали, что подавляющее большинство населения восточных земель, в том числе и те, кто не голосует за левых, являются «бессознательными социалистами».[275]
В сложившейся ситуации регионализм вовсе не противоречит идеологии и стратегическим перспективам социалистического движения. Как говорилось в одном из документов ПДС, это не «восточная» партия, но это «социалистическая партия, которая пришла с Востока».[276] Проблема не в том, чтобы уйти от регионализма, а в том, чтобы сочетать его с более широкой стратегией – не только общегерманской, но и общеевропейской. «Без прорыва на Востоке не будет прорыва на Западе!» – , гласят документы ПДС. Восточные немцы должны «наступательно действовать ради перемен» в Германии в целом.[277]
1996—1997 годы стали временем нового усиления ПДС, на этот раз за счет притока активистов и сторонников на Западе. Здесь партия оставалась незначительным меньшинством, но динамика роста поражала. Ганновер стал первым крупным городом в «старых землях», где удалось завоевать позиции в местных органах власти (до того были лишь случаи перехода к ПДС недовольных муниципальных советников из числа «зеленых»). Сенсацией стали выборы в Марбурге, где «красный» список собрал 6,2% голосов и получил 4 места в городском собрании.
Марбург, будучи старым университетским центром, являлся традиционным бастионом левых, где даже в годы «холодной войны» были сильны коммунисты. Однако партия Грегора Гизи и Лотара Биски укрепила свои позиции и в других крупных городах.[278] Именно из университетских центров распространялось влияние партии в Западной Германии, а молодая интеллигенция оказывалась наиболее восприимчива к идеям ПДС. На Востоке большинство избирателей партии концентрировалось в крупных промышленных центрах, однако более половины сторонников Гизи и Биски проживало за пределами традиционных «бастионов» партии.
Несмотря на появление новых членов в западных землях, ПДС оставалась, по крайней мере, на
