Востоке этой партии отдали предпочтение 21,6% граждан.[290] Однако внутрипартийная борьба на фоне этих успехов лишь обострялась. Противоречия между группами и течениями вылились в 2000 году в жесткую конфронтацию на съезде в Мюнстере. Открывая съезд, Лотар Биски признал, что существует конфликт между критикой капитализма и идеологией модернизации, между критиками и апологетами западноевропейской социальной модели, традиционалистами и реформаторами, левыми и правыми, «весси» и «осси». Сам Биски призвал консолидировать ПДС в качестве «партии социальной справедливости», отстаивающей «путь, альтернативный англо-американскому капитализму».[291] Такая формулировка, очевидно, не удовлетворила левое крыло, настаивавшее на том, что в качестве социалистической организации ПДС должна представлять альтернативу капитализму, а не только его англо-американской версии. Непосредственным поводом к конфронтации стал вопрос о поддержке использования немецких вооруженных сил за границей под флагом ООН. Левые выступили против любого использования немецкой армии за пределами Федеративной Республики, причем активным сторонником этой точки зрения выступила секретарь партии по международным вопросам Сильвия-Ивонн Кауфман, считавшаяся сторонником умеренного («реформаторского») крыла в партии. Съезд закончился полным поражением руководства. Отставка Биски и Гизи с руководящих постов в ПДС в ходе съезда была запланирована заранее (устав партии требовал ротации лидеров), но на фоне политического поражения эта отставка приобрела совершенно иной смысл. В качестве нового лидера правлением партии неожиданно для многих была предложена Габи Циммер (Gabi Zimmer) из Тюрингии, являвшаяся компромиссной («центристской») фигурой, способной примирить «реформаторов» и левое крыло.
Формально отставка Гизи и Биски была представлена в виде выполнения уставного требования о регулярной ротации кадров, но в политическом плане выглядела как признание руководством неспособности контролировать ситуацию. Избрание Циммер оказалось компромиссом между течениями в партии. С одной стороны, она получила поддержку радикального крыла, поскольку в ней видели деятеля, способного остановить сползание партии вправо. С другой стороны, умеренные видели в ней практичного и эффективного молодого лидера В то же время подъем молодежных «антиглобалистских» движений дал новый импульс для развития левого крыла ПДС, которое приняло в этих выступлениях активное участие. Тем самым ПДС в Германии, как и Левая партия в Швеции, особенно в лице своих молодежных организаций, вновь оказались выразителями растущей радикализации части общества.
Надо отметить, что внутренние разногласия не подорвали авторитета ПДС среди избирателей. Триумфом ПДС стали муниципальные выборы в Берлине осенью 2001 года. Партия получила 22,6 % голосов, вплотную приблизившись к социал-демократам (СДПГ) и христианским демократам (ХДС). В восточной части города ПДС с большим отрывом заняла первое место. Можно сказать, что избиратели продолжали воспринимать партию, во-первых, как выразителя интересов Востока, а во-вторых, как левую альтернативу традиционным партиям западного истеблишмента.
Троцкистские критики сталинизма, признавая идею дисциплинированной авангардной партии, постоянно обнаруживали в ней «проблему руководства». Но опыт ПДС показывает, что решающим остается вопрос о партийной демократии. Там, где партийные массы сохраняют влияние на политический процесс, сохраняется и возможность корректировки курса и полевения. История XX века продемонстрировала ограниченность централизованной структуры и «фабричной дисциплины» старого рабочего движения. Конец XX века создает возможность для торжества нового подхода. Именно поэтому, вероятно, бразильская Партия трудящихся и германская ПДС, несмотря на очевидную рыхлость и противоречивость своей политики, долгое время казались двумя наиболее эффективными левыми партиями «нового поколения».
В начале века «моделью» для левых была немецкая социал-демократия, после 1917 года на ту же роль претендовали большевики, затем маоистская компартия Китая, повстанческие организации, создававшиеся по инициативе Эрнесто Че Гевары. Сегодня такой модели нет и не может быть. Немецкая ПДС, бразильская ПТ, мексиканское движение сапатистов представляют собой явления одного порядка именно потому, что они внешне, формально не похожи друг на друга. Все эти политические проекты, однако, оказались схожи не только своими гибкими организационными формами, но и своими противоречиями. Вторая половина 1990-х была временем их подъема, но следующее десятилетие показало, что децентрализованная и «гибкая» модель, пришедшая на смену старой партийной дисциплине, сама по себе не гарантирует ни эффективности, ни политической принципиальности.
Левое движение «новой волны» не может быть однородным, его объединяет именно отсутствие стандартной формы и единой модели при наличии общих задач и целей. Вообще организационные формы оказываются подвижными, неустойчивыми, поскольку складываются на основе крайне противоречивой практики. И все же, необходимость плюрализма и широкого объединения не отменяет потребности в единой стратегии и общих целях. Больше того, если общность социалистической цели заменяется декларативным согласием с абстрактными лозунгами, все плюсы плюралистической организации немедленно оборачиваются минусами.
Как бы ни велика была ценность плюрализма, необходимы объединяющие и консолидирующие механизмы, позволяющие принимать общие решения, а главное – выполнять их. Без общей организации различные группы трудящихся не только не смогут отстоять общие интересы (а тем более – изменить общество), но не сумеют решить и свои специфические, «частные» задачи. Отсутствие солидарности и помощи со стороны «других» всякий раз будет вести к поражению «своих».
Неоднородность является характерным признаком левых организаций «новой волны» независимо от того, где разворачивается их деятельность – в Европе, Азии или Латинской Америке. В Новой Зеландии, где резкий поворот вправо старой Лейбористской партии вынудил социалистов уйти и создать Новую лейбористскую партию (New Labor Party), ее влияние оставалось незначительным, пока она не объединилась с другими радикальными организациями, представлявшими коренное население, женское и экологическое движение, сформировав «Альянс». Популярность «Альянса» стала бурно расти, что вскоре привело его в правительственную коалицию с теми же старыми лейбористами. Не имея ни четкой стратегии, ни ясных политических целей, «Альянс» оказался не готов к правительственной ответственности, распался на правое и левое крыло.
Турция может быть еще одним примером того, как объединение различных сил позволило создать левую партию «новой волны». Здесь в конце 1990-х на политическую сцену вышла Партия свободы и солидарности. Ее лидер Уфак Урас определил свою организацию как «плюралистическую, открытую партию», своеобразную коалицию «революционной левой, социалистов, социал-демократического актива, феминисток, зеленых, антимилитаристов, анархистов и т.д.». Задача партии, выросшей за несколько месяцев 1996—1997 годов до 30 тысяч человек, состояла, по словам ее лидера, в том, чтобы «заново основать левое движение».[292]
Первым шагом к объединению левых было создание десятью революционными группами в 1995 году Объединенной социалистической партии (BSP). Затем стало возможно образование более широкой организации – Партии свободы и солидарности. Процесс объединения занял несколько лет. Показательно, что он проходил на фоне стихийного роста рабочего движения. Парадоксальное на первый взгляд сотрудничество неолибералов и исламистов в турецком правительстве после выборов 1996 года создало ситуацию, когда левые оказались единственной идеологической и политической альтернативой. Партия свободы и солидарности в условиях Турции стала не только носителем социалистических идей, но и наиболее последовательным защитником гражданских свобод и светских принципов. Это, по оценкам активистов партии, является одновременно ее силой и ее слабостью, поскольку большая часть их деятельности оказалась посвящена именно защите общедемократических свобод. В известном смысле эта партия бросила вызов всей традиционной для Турции политической культуре с ее авторитаризмом и клиентелизмом. Ее основатели стремились преодолеть традицию сектантства и экстремизма, характерную для турецких левых в 1970-е годы и отнюдь не преодоленную на протяжении 1980-х. В то время как левоцентристские партии, претендующие на роль местной социал-демократии, сдвигались вправо, превращаясь в безликие группировки, обслуживающие оппортунистических лидеров, левые смогли объединиться, противопоставив себя как господствующему в стране неолиберализму, так и политическому исламу. Однако давние традиции сектантства скоро дали о себе знать. Начались расколы. Лишь с большим трудом партии удалось выжить.
