ним. Подойдя к двери, он обернулся и скороговоркой произнес:
— Ровно в полночь я буду инструктировать сестер по некоторым очень важным вопросам. Все их внимание будет полностью занято. Если у кого возникнет идея осуществить тот дурацкий план, изложенный вами, то лучшего времени для этого не найти.
Ровно в полночь я открыл дверь папиной палаты, помог ему подняться, и мы вышли. Медленно, без излишней, вызывающей внимание спешки, мы дошагали до лифта. Доктор Левин, как и обещал, тщательно инструктировал сестер, собравшихся перед ним. Краем глаза я заметил, что он постарался расположить их так, чтобы они стояли спиной к коридору. Иногда план срабатывает из-за своей безумной простоты.
Гвен и Чарльз ожидали нас в машине. Мы поехали не в аэропорт Кеннеди, а домой. Отцу об этом не сообщили, да ведь он туда и хотел. По дороге мы купили еды.
Позже мне передали, что случилось в госпитале. Надеясь на вероятность не скорого обнаружения шутки и желая насолить нашим недругам, мы уговорили старого Джо облачиться в больничный халат отца и уложили его в кровать лицом вниз. Джо рассказал мне потом, что ночью его так никто и не побеспокоил. Неуживчивый характер отца у всех отбил охоту лишний раз иметь с ним дело. И только после того, как сестра принесла завтрак (Джо успел полностью съесть его), мисс Смит обнаружила подмену.
Отца я занес в дом на руках. Он весил чуть тяжелее свертка одежды. Несмотря на пугающую бледность лица, он был в приподнятом настроении. Пока Гвен стелила ему постель, я раздел его. Затем мы уложили его, и Гвен села рядом. Она понравилась ему с первого взгляда.
Спустя минуту — в качестве послесловия уж не знаю к чему — он сказал:
— Следующий раз, богатенький мой, слушай, что тебе говорит отец. — Затем он взглянул на Гвен, и они улыбнулись друг другу. — Ты останешься здесь! — приказал он ей. — А он пусть уходит!
Я тоже хотел, чтобы Гвен осталась, тем более что с ребенком есть кому посидеть. Чарльз ждал ее.
У отца слипались глаза. Он смотрел на Гвен и бормотал: «Очень хорошо! Очень хорошо!»
Гвен встала.
— Я сейчас вернусь! — сказала она.
Чарльз сидел у входной двери. Она о чем-то переговорила с ним, он кивнул. Затем еще раз. Она поцеловала его в щеку и проводила до машины.
Я вернулся к кровати отца.
— Она осталась, — сказал я ему, спящему.
Он не слышал, как уехала машина Чарльза.
Глава девятнадцатая
Гвен раздевалась.
— Что сказал Чарльз? — спросил я, когда она легла.
— Ничего. А что? — ответила она.
— Он говорит «ничего» уже много раз. Что он сказал конкретно?
— С ним все в порядке.
— Это все?
— Это все.
— Хоть какой-то разговор.
— Ну и хватит. Спокойной ночи, — подвела она черту и вскоре заснула.
Мы начали заниматься любовью где-то после полуночи. Так и не проснувшись окончательно. А по правде говоря, мы и не хотели просыпаться, потому что, проснувшись, мы сталкивались с нашими неразрешимыми проблемами. В полусонном состоянии мы были просто любовниками.
Но молчание было нарушено. С ее стороны. Она убежденно произнесла:
— Никогда больше не поступлю с ним так!
Потом мы долго лежали безмолвно, сплетенные как обычно.
— И не надо, — сказал я.
Я решил жениться на Гвен.
Спать поэтому я больше не мог. Она устала и снова заснула, а я лежал и смотрел на нее.
После всего, что она пережила, после всех перипетий ее жизни, она по-прежнему выглядела невинной, как ребенок. Что для меня значило это «как ребенок», я до сих пор никак не уясню. Но что-то значило! Определенно!
Час шел за часом. Мы лежали в комнате моего детства. В этой комнате я проводил долгие дни. Здесь подхватил воспаление легких, в этой комнате меня преследовал кошмар с часами. В углу стояло дерево- вешалка. Шторы опущены. Как и тогда. Свет, по поверью того времени, развивал болезнь. Помнится, когда я начинал бредить, дерево пугало меня. Покрытое одеждой, оно напоминало притаившегося врага, ждущего, когда я провалюсь в сон. Сейчас оно было старым другом, возвращающим меня в те дни, когда я еще не решил предать свою жизнь.
По наитию свыше или по чему-то еще, чему я не мог подобрать названия, я внезапно осознал, что наконец-то переменился. Я начал действовать и наплевал на кажущиеся эксцентричность и непредсказуемое поведение. Принял очередное решение — жениться. Жениться на этой женщине, которой не верил, которую не мог понять, но которую тем не менее любил.
На восходе солнца она перекатилась от меня, устроилась поудобнее и проснулась. Потом перевернулась и поглядела на меня.
— Что случилось? — спросила она.
— Что он сказал? — задал я встречный вопрос.
— Сказал, что будет ждать.
— Кого?
— Меня.
— А как же?..
— Он сказал, что это не имеет для него значения.
— Я ему не верю. А ты?
— Это — его слова.
— О чем же ты плачешь?
— Я не должна так поступать с ним. Он такой хороший…
— Он хочет взять тебя своим всепрощением.
— Не думаю, что все дело в этом. Кроме того…
— Кроме чего?
— Он согласен на все, только без тебя. Никто, кроме тебя, Гвен, сказал он, не может иметь с ним дело.
— И ты веришь его словам?
— А ты смог бы быть на его месте? Сидеть в чужой квартире и смотреть за чужим ребенком. А я чтобы спала в это время с другим? Смог бы?
— Нет.
— Вот! Иногда, Эдди, я думаю, что самые сильные люди — это те, кто просто виснет на тебе. И особенно это касается таких, как мы с тобой, которые не знают, чего хотят сегодня и чего будут хотеть завтра, которые не отвечают за то, что сделали вчера… Не надо… Эдди… Не надо… Я не хочу, Эдди…
Спустя полчаса она спросила:
— Эдди, с чего ты взял, что можешь решить любую проблему через постель?
Мы полежали молча. Я сообщил, что хочу жениться на ней.
Она отодвинулась.
— Не смеши меня, Эдди, — сказала она.
— Почему?
— Ты такой лгун. Твои слова ничего не значат.
