— А почему бы тебе, — ответил он, — не проделать эту операцию? Нам с Гвен надо еще многое обсудить, а мы только начали.
— Никаких «почему»! — ответил я. — Тащи сам. Должен признаться, я им восхитился! Он оказался гораздо крепче, чем я предполагал.
— Давай, давай, Кейт, бери жену и тащи ее!
Они задумались.
Я, прихлебывая, не мешал им думать.
— Ну что ж! — сказала Гвен. — Бери ее, Кейт.
Она встала и сняла со спящей одеяло. Я наблюдал за ними далеким, но проникающим взглядом абсолютно пьяного человека. Я видел все грани, все нюансы и все тонкости. У Гвен возникла новая проблема, неожиданная и неприятная, — ноша и тяжесть в лице миссис Робинсон. Кейт вообще видел свою жену в гробу! Я увидел и гроб, и его у изголовья.
— Зачем ты так напоил ее, Кейт? — сказал я. — Жаль, что она не труп, а-а?
Я налил себе еще, и это оказалось последней каплей. Весь остаток вечера прошел в тумане. Помню, я вышел на кухню за льдом, а придя обратно, оказался не в комнате, а во дворе, а там Кейт с Гвен втискивали бедную алкоголичку в машину. Твердо надеюсь, что я следовал за ними в дядином «пикапе». Хотя трудно представить, как я мог проехать такое расстояние, потому что мои глаза буквально сошлись к переносице. Затем, помню, я был у Робинсонов в спальне, они раздевали хозяйку, а я заметил, что ее тело дряблое и белое. Гвен прикрыла ее из жалости халатом; по-моему, сразу после этого я взял Гвен за руку и сказал что-то о возвращении. Помню, она ответила: «Я поставила на тебе крест, Эдди, три недели назад!» А я бормотал в ответ: «Три недели? Что такое три недели?» Затем я поволок Гвен вниз по ступенькам, повторяя, что люблю ее, крошку, и что пора домой. Но и это ее не убедило, она тоже много выпила, потому что ее слова были так же бессвязны, как и мои, но отчетливо помню одну фразу: «Ты хочешь убить меня, Эдди, но я не позволю!»
В забвении осталось и начало драки, единственное, что осталось ясным, — дрался я не с Кейтом, драка между нами так и не получилась, — а с Гвен. Она яростно сопротивлялась. Но моя позиция была лучше, и я был просто физически сильнее. Я стащил ее вниз, и мы прошлись по всем стенам, сбили все полки со старыми американскими книгами и безделушками. Но я вознамерился вытащить ее от Кейта и начинал преуспевать в этом. Тут она вырвалась и закричала: «Туда больше ни ногой!» — забежала в кухню и появилась оттуда уже с ножом. В моих пьяных глазах нож увеличился до размеров меча.
Кейт, увидев длинное лезвие, охочее до крови, и лицо Гвен, соответствующее настроению ножа, бросился ей наперерез. Воздаю ему должное — он сгреб ее в охапку за долю секунды. Она же уже ополоумела и не отличала врага от друга. И, высвободившись, пошла на него. Он едва успел скакнуть в угол, но его локоть она задела. Гвен этого было мало, она хотела крови, его, моей, кого угодно!
— Да что с ней? — заорал окровавленный Кейт.
Такая Гвен была для него открытием.
— Она — монстр! — сказал я.
— Выгони ее! Выгони ее! — орал он.
И я выгнал.
Спустя многие месяцы мы подружились с Кейтом и часто играли в теннис по воскресеньям.
А в ту ночь длинного телефонного разговора об эстетике телевидения не состоялось.
Да и трубку поднять мы бы не смогли, так устали. Мы залезли в кровать и, держа друг друга за руки, умерли.
В полночь я проснулся от ее взгляда.
— Ты никогда так не говорил, — сказала она.
— Как «так»?
— Что любишь меня. Никогда не говорил.
— Ошибаешься, говорил.
— Когда?
— Много раз. А вчера когда сказал?
— Прямо перед тем, как я порезала беднягу Кейта.
Вспомнив, как все произошло, мы рассмеялись. Мы смеялись, — мы снова любили друг друга. А потом мы любили друг друга физически, и нам было так же хорошо, как тогда, в доме на проливе, в ту ночь, после которой нас застали Флоренс и Глория…
Успокоенные, мы лежали. Опять, как раньше, и опять мы знали: что бы ни случилось, то, что между нами, — не изменить, и это будет с нами всегда, и только пожелай, оно снова появится.
И то, что мы говорили в горячечном бреду, ничего не меняло.
Я сказал ей: «Понятно, почему он нравился тебе. С ним ты обретаешь вес. Я даже понимаю, где и в чем он тебе нужен!»
— Эдди, Эдди, по-моему, он перепуган до смерти. И ему не оправиться.
— Да уж. Львицу в тебе он не рассмотрел. К этому надо привыкнуть.
— Боже, нам, наверно, суждено быть друг с другом. Наверно, и на свете никого нет, кто меня может вынести, а тебя, это точно, может вынести только одна женщина — я! О, Иисус, Иисус!
Она уснула. Как раньше, положив мне голову на плечо. Какой же я счастливчик, подумал я, обладаю такой девчонкой!
Я поблагодарил ее за все в своем сердце. Теперь, если я хочу ее, я должен хоть как-то показать это. Я должен добиваться ее, даже доказывать свою любовь. Потому что, проснувшись завтра или послезавтра, или через неделю, она увидит, что наша неразрывность опять под угрозой, что опять подступила беда, что она всегда таится в глубине нас.
И точно так же, как я не раз говорил, что есть предел, до которого я могу терпеть людей, есть предел и у Гвен, до которого она терпит меня. Возможно, с Кейтом ей светило бы счастье или с кем-нибудь таким же, как он. С тем, кто отчаянно желает ее хотя бы по одной причине: чтобы она помогла избавиться от надувных шаров притворной респектабельности, вздымающих нас в преисподнюю лжи. Может, это и есть то, что она способна сделать для мужчины, и для меня она это уже сделала.
По опыту прошлого, для меня существовал единственный способ удержаться в жизни на плаву: отпустить все рули и посмотреть, что получится. Наверно, связи между людьми должны время от времени претерпевать изменения. Как кожа, которую надо менять, потому что то, растущее внутри, может быть и больше, и другого содержания. И если мы хотим сохранить отношения прежними, то стоит периодически их рвать и потом смотреть, восстановятся ли они, и если не восстановятся, то, может, так и надо…
Я пошел к Анди. Со щеки все еще не сошел след моей руки. Сидя у спящего малыша, я понял, что не хочу уезжать от него.
— Я ненадолго уеду, — сказал я Гвен после завтрака.
— Не стоит.
— Приеду на место и дам тебе знать, где я. Потом замолкну на время. Захочешь — позвонишь. Ты знаешь мое к тебе отношение. Я люблю тебя, но мы обсуждали это слово: это ведь еще не все, не так ли? Я постараюсь делать то, что мне по душе, а ты, и я знаю это, будешь делать то, что тебе по душе. Только так мы имеем возможность выяснить — что между нами, кто есть кто и кто с кем.
Мне надо было спуститься в бар; деньги, скопленные мной, лежали в конверте за отодвигавшейся плиткой на стене. Гвен и Анди пошли за мной.
Перед входом в бар стояла толпа.
В центре круга на спине лежал Хауи. Он был мертв, глаза его были открыты и смотрели вверх.
Мы подождали, пока не приехала санитарная машина и не забрала его.
Свои секреты Хауи унес в могилу.
— У меня нет сил начинать искать другого, — сказала Гвен по пути на автобусную станцию. — Да и желания тоже. Как вспомню нервотрепку! Кроме тебя, если брать особый аспект, мне никто не нужен. Я лишь хочу, чтобы ты был немного другим.
— Не устраивает?
— Нет.
— И поэтому…
