Два километра, хорошо, что день был не знойный. Салон встретил пассажиров тесными рядами продавленных кресел и устойчивым запахом никогда не стиранных носков. Дара втиснулась между отвязного вида девицами, затолкав свой тощий рюкзачишко под сидение и устроив между ног штатив.
— Что, крутая камера? — поинтересовалась соседка справа.
— Лучшая из недорогих, — буркнула Дара.
— Много нафотила? — проявила интерес вторая спутница.
— Пара удачных кадров есть. Но, блин, за оба так и не заплатили!
— Да, уж! С акулами пера дела иметь нельзя. А у тебя жрачки нет?
— Схавала всё, пока тут загорала. Говорят, в полёте хавчик выдают.
— Говорят — кур доят.
Разговор увял. А покормили в полёте дважды. И очереди в сортиры не было — видимо конструкторы хорошо продумали многие «мелочи».
Глава 7
Черная метка
Взгляд из поднебесья — классная штука, но и он начинает приедаться спустя миллион часов. Перепады настроения во время боевого дежурства — дело обычное. Особенно если принять во внимание, по скольку эти дежурства длятся. Каждый борется со скукой и напряжением, как может. Например — некоторые часами крутятся перед зеркалом, вычесываясь до полной шелковистости, а потом укладывают волосы во что-нибудь эдакое… Просто ради того, чтобы увидеть изумленные спросонья глаза сестры. Ее очень редко удаётся удивить — сестра-близнец. Это и благословение, и наказание одновременно. Зеркала не надо — мы даже любимым вареньем умудряемся вымазаться одинаково.
Одинаковые мысли, одинаковые мордашки, один человек на два тела. Шалости в голову тоже приходят одинаковые — выходит порой забавно, особенно если рядом никого больше нет.
«А дежурства действительно достают…» — Морена задумчиво отвела взгляд от тактического экрана, потом преобразовала его в зеркало, послушно отразившее примятые после двухчасового сидения в шлеме ушки, повисшие от тоски усики и уставшие глаза. Попробовала причесать вихры между ушами, используя собственные когти вместо расчески — вполне закономерно запуталась, нетерпеливо дернула и зашипела от боли. «Тут своими граблями явно не обойтись, надо чесалку брать и лучше всего — после длительного отмокания в ванной».
Тяжело вздохнула — корыто, на котором они с сестрой несли службу, уже успело надоесть, а пляжи вращающейся под боком голубой планеты были недоступнее, чем если б располагались на другом конце галактики. И до конца дежурства еще четыре месяца, семь дней, тринадцать часов, пятьдесят две минуты и сорок секунд…
Взгляд еще раз обежал знакомую до последнего предмета обстановку внутренностей тяжелого карантинного крейсера, ставшего на полгода даже не домом — скафандром, который невозможно снять потому, что вокруг пустота, и остановился на втором (и единственном кроме нее) члене экипажа. Сестра свернулась клубочком и сладко посапывала. Будить ее жалко, и совершенно не за чем, пусть спит и видит сны — с морем, в котором можно спокойно плавать сколько тебе угодно, солнцем, лучи которого греют, а не проникают через защитное стекло, и ветер, напоенный запахами цветов, а не сквозняк от вентилятора, пахнущий металлом и статическим электричеством…
«Так, а вот это уже настоящий „кефар“. Переключайся мигом, пока „мозговой таракан“ усы из ушей высовывать не начал!». (*«le cafard» — переводится буквально как «таракан», стрессовое состояние, вызываемое необходимостью находиться в напряжении. И сенсорным голодом одновременно. Заканчивается обычно приступом неконтролируемой агрессии. Широко известна также поговорка — «от него нет лучшего лекарства, чем заряженная винтовка и куча мишеней»).
Взгляд мечтательно остановился на одном из стеллажей, где в неприметной баночке сидели в ожидании своего часа несколько тысяч голодных блох — «Еще рано для таких средств. До конца дежурства почти четыре месяца! Что потом-то будешь делать?»
Морена еще некоторое время помечтала — каково это сидеть в пилотажном кресле несколько часов, не имея никакой возможности почесаться, а потом — как было бы здорово это жгучее желание реализовать!
Со вздохом отбросила возникшую мысль — ловить этих паразитов конечно приятно, но, действительно, еще рано для экстрима. Придётся пока ограничиваться традиционными развлечениями. И, натянув на многострадальные уши шлем, девушка нырнула в сердце их боевого корабля, чтобы вырваться оттуда наружу совсем другим существом — бесплотным духом, способным воспринимать вселенную вне ограниченности человеческих чувств и слышать песню звезд.
Использовать силы, способные словно орех расколоть целую планету (ТКК так и называли «Щелкунчик»), в качестве «длинного уха», способного дотянуться до каждой замочной скважины, было покруче забивания гвоздей микроскопом, но, тем не менее, скорее поощрялось, чем порицалось. Чем дольше оператор проводил времени в состоянии «слияния» (а, тем более, добровольно и с удовольствием), тем выше становились его возможности. Да и, кроме того, в подобном состоянии точно не уснешь на посту.
Вселенная, сияя совершенно невообразимыми красками, демонстрировала все свои соблазны разом. Вот справа переливается тысячами огоньков планета — на ней и живет-то всего около ста тысяч человек, но какой эмоциональный фон! Люди, они же «Хумансы», они же «Адамиты» — одна из самых распространённых рас галактики, бывшие ее хозяева. Несколько десятков тысяч лет назад неизвестная катастрофа отбросила их к самым истокам.
Ходило много теорий, объясняющих причины этого события. Сама Морена склонялась к наиболее простому — эта раса совершенно не ценила единство. Стоило между людьми пролечь хотя бы реке, как они мигом начинали делить себя на «мы» и «они». Объединиться они в состоянии только против общего врага, чтобы потом опять развалиться на сотни враждующих кучек единого целого. В медицине такое называется «аутоиммунным заболеванием» и очень трудно поддается лечению. Это было вдвойне обидно, потому как с любым отдельным «хомо» вполне можно было найти общий язык, а уж какие порой среди них уникальные «огоньки» попадались, как умели ощущать и радоваться!
Так что можно было скользнуть вниз и насладиться хотя бы чужими чувствами, как прикосновениями ласковых волн. Вот только потом возвращаться назад в эту клетку будет невообразимо тоскливо. Можно просто плескаться в вихрях эмоций но, вот незадача! — сильные отрицательные чувства — боль страх, смерть — они воспринимаются гораздо сильнее, а помочь не будет никакой возможности.
Точнее — возможность есть. Когда малейшим движениям твоей души повинуется сила способная погасить звезду, чувствуешь себя всесильной. Однако, вмешиваться-то как раз и нельзя. Слишком тяжелы бывают последствия подобного «участия», когда люди, наделенные подобной силой, начинают жить эмоциями.
Впрочем, развлечение есть и поближе — буквально под боком переливается радугой чистых чувства пузырь Базы. Здесь нет риска наткнуться на непонимание или ощутить жгучее желание вмешаться. Там свои же товарищи по службе тоже борются со скукой, но весело и изобретательно — запертый в четырех стенах десант не бездельничает. Вот сияют синими звездами разумы, занятые решением логических задач — судя по всему, это сержанты проводят тактические учения. Вот сплетаются в танце ярко красные язычки — их подчиненные отрабатывают вводные, сгоняя с себя по семь потов на виртуальном полигоне. Кто-то читает книгу, заливая окрестности волнами сопереживания, а кто-то не на шутку сердится, пытаясь достучатся до чьего-то твердолобого разума через местную «сеть».
«А вот этот, похоже, дрыхнет и видит сны», — потянувшись внутрь купола спящего сознания, Морена через секунду вылетела назад, даже в своем «бестелесном» состоянии чувствуя, как перестают помещаться в шлеме отяжелевшие от прилива крови ушки. Было немного стыдно, больше от желания вернутся и… досмотреть.
«Ух ты! А вот это уже не сны, а самая настоящая любовь!» — восторженно воскликнула она в своей
