превосходить. С точки зрения выучки это было просто отлично, однако жизнь командующему слегка осложняло, особенно когда за обедом Карои с Шарли затевали спор, привлекая маршала в качестве судьи. Быть беспристрастным у Эмиля не выходило – как ни странно, из-за симпатии к обеим сторонам. И еще ему самому очень хотелось в седло и на поле, но это означало либо принять одну из сторон, либо все проделывать дважды, а времени, несмотря на относительное затишье, не хватало. Как и людей, и лошадей, и пушек…
– Монсеньор! – радостно оттарабанил будто солнце проглотивший Герард. – Прибыл маршал Савиньяк!!! Он ждет вас на вашей квартире.
– Кто при… – начал Эмиль и сообразил, что Ли, как всегда, написал лишь половину того, что следовало, вторую же злонамеренно придержал. Добравшись до регента, братец решил добраться и до Западной армии, и это было до невозможности хорошо.
– Передай Шарли: пусть господа кавалеристы продолжают без меня, и добудь нам перекусить. Сыра не забудь!
Порученец мигом развернул коня и умчался, он держался в седле все лучше и лучше. Какой-нибудь Рокслей и вовсе счел бы парня отменным наездником, но угодить Савиньяку
Командующий Западной армией осадил жеребца у милого и веселого домика, в котором обитала милая и веселая вдовушка. Настолько милая, что маршал позволял себе несколько больше, чем положено жениху, к тому же влюбленному в невесту. Утром его принималась мучить совесть, к ночи она куда-то уходила, но сейчас был день, и Эмиль вспомнил о Беате, лишь когда она сделала ему реверанс.
– Монсеньор, – женщина лукаво улыбнулась, – я так боюсь обознаться.
– Мы что-нибудь придумаем, – пообещал маршал и взбежал по лестнице в «свой» мезонин.
Братья с хохотком обнялись, граф Лэкдеми был обозван пожирателем дельфинов и женихом, граф Савиньяк – гусебойцей и медвежьим приятелем. Лионель положил на стол флягу гаунасской можжевеловой и письмо, Эмиль на правах хозяина расставил стаканы и разлил пахнущую дымком настойку.
– Когда выехал?
– Утром пятого, гнать курьера не имело смысла. Про малыша ничего?
– Как в воду кану… Тьфу. Дай-ка мне по шее.
– Изволь. – Рука Ли за время разлуки легче не стала. – Да не сбудется! Письмо от матери, читать потом будешь. Как тут у тебя? На первый взгляд, все прилично, в лагере порядок, да и уныния я что-то не приметил. Оживаете?
– Не сглазь. Как…
– Всё потом. Я еще охрипнуть успею, тебе докладывая, но сперва хочу понять, что у вас тут и что тебе не нравится.
– А если что-то нравится?
– Есть и такое? – Лионель поднял стакан и чуть заметно усмехнулся. – Твое здоровье.
– Вот ты приехал…
– В смысле? – удивился Ли.
– Сам не пойму, ладно, потом соображу. Вот что сильно пострадало, так это артиллерия. Половина осталась на Мельниковом лугу, чудо, что Вейзелю удалось утащить вторую половину, да еще кое-что бедняге Ариго пришлось бросить при бегстве от Эйвис.
– Вейзель здесь?
– В Марагоне, вернется через пару дней. Мараги ополчение собрали, даже пушки где-то выискали, вот я его и отправил смотр провести. Заодно и Ульриха-Бертольда сплавил, теперь наслаждаемся тишиной.
– Ужас Виндблуме? Здесь он, что ли?
– Был здесь, – кивнул Эмиль, пытаясь понять, что же все-таки его смущает. – Хотя теперь его верней называть «Ужас Мельникова луга». Ну и «Ужас Западной армии» заодно. Слышал бы ты, как он нас костерит… Короче, наплел я старикану, что лишь его опыт воителя поможет превратить марагов в достойных солдат и поднять их воинский дух, и прочая, и прочая, и прочая… Ну и намекнул, что во Франциск-Вельде ожидается нечто непредвиденное и надо быть начеку. Барон поверил, взял шестопер, и нам стало хорошо. Про Бруно хочешь?
– Хочу.
– За гусаком остается численный перевес. В Мариенбурге и окрестностях не меньше шестидесяти тысяч, но они, похоже, никуда наступать не собираются. В Доннервальде – пятнадцать, и все это время дриксы укрепляли и без того сильную крепость. Мы стараемся за ними следить, они – за нами, но их дозоры – я тебе об этом писал? нет? – избегают стычек и сами в бой не лезут; вот это мне не нравится… Так, сейчас закусим.
– Ветчина, монсеньор! – весело объявил рэй Кальперадо, втаскивая в комнату объемистую корзину. – Масло, марагонский сыр, зелень… Хлеб теплый еще.
– Отлично, – одобрил Эмиль. – Адъютантам тоже взяли?
– Да, монсеньор.
– Тогда приятного аппетита. Кыш. – Эмиль сдернул прикрывавшее корзину полотно и потянул носом. – Помогай, если есть хочешь.
Снедь в два счета перекочевала на стол, и тут Эмиля осенило.
– Что у тебя с рукой?
– Ничего.
– Мне-то чего врать, ты же все левой делаешь.
– А… Вот ты о чем. Привык, пока был в Гаунау.
– Так и продолжай! А то если ты останешься, все запутаются.
– Особенно ночью? – Лет десять назад братец показал бы язык, сейчас ограничился ухмылкой. – Так вот, почему Бруно сидит тихо, я знаю. Более того, он, скорей всего, и дальше будет так сидеть. Умер кесарь, и в Эйнрехте началась заваруха, причем скверная на редкость. В Олларии, если до вас еще не дошло, тоже, так что призовем Райнштайнера и начнем думать.
– Ты, кстати, знаешь, кто теперь командор Горной марки вместо Вольфганга?
– Знаю. Я. Про старика-то что слышно?
– Отлеживается в своем имении. Надо бы ему написать, но руки не доходят… Значит, Бруно не до нас, зато нам сейчас будет до него!
– Осади. – Лионель принялся нарезать окорок. Левой. – Нам нужно заключить с Бруно перемирие, и чем скорее, тем лучше. Со мной приехал дружок Хайнриха, надеюсь, медведь объяснит гусаку, что и как.
– Ли, я понимаю, зачем перемирие дриксам, но нам?!
– Ты, верно, недослышал, в Олларии сейчас ничуть не лучше, чем в Эйнрехте. Слушай, пошли за Райнштайнером, и давай поедим наконец.
– Райнштайнер в отъезде, вернется ночью. Утром ты его получишь, но тут тебе не Надор. – В Олларии только новой заварухи не хватало, старых кому-то мало было! – Ли, чтобы заключить перемирие, нужно согласие не Рокэ, так Рудольфа.
– Спасибо, объяснил. – Лионель залпом допил свою настойку. – Есть у меня согласие, причем на многое. В общем, я сейчас и Рудольф, и Рокэ, и, как ты верно подметил, Леворукий. К тому же голодный, а следовательно, злой.