в вас что-то бакранское… Надеюсь, вы понимаете, что этот комплимент я кому попало не отвешу.
– Я был гостем бириссцев, вы – бакранов, но и те и другие из Сагранны… Могу вернуть вам комплимент: в вашей дружбе есть что-то бирисское, но мне-то что сейчас прикажете делать?
– Жить. Погребать. Праздновать. Ждать. Для начала папеньку. Вот письмо, читайте.
На лаковом футляре пластались в беге борзые, напоминая о другой гайифской шкатулке, Диконе, Альдо и оставшемся в Олларии храме. Разоренном, но все равно живом. Позабудь об остывшем пепле, твое сердце да не ослепнет, не ищи в золе поцелуев, слышишь, что голубка воркует? Твоя радость еще воскреснет звоном струй, соловьиной песней, еле слышным шорохом веток над приветливым ложем лета…
– Эпинэ, что с вами? Папенька перепутал футляры, и вам досталось любовное послание?
– Простите, задумался. – Робер вытащил исписанный уже знакомым почерком лист.
–
Все было понятно, кроме одного.
– Катари не поручала мне Октавия. – Робер с достойной Придда аккуратностью убрал письмо в футляр. – Она даже не видела сына… Не успела увидеть…
– Все это хорошо, то есть очень печально. – Марсель послал лошадь вдоль дороги, но по лугу, присоединяться к отряду он не спешил. – Однако вы ничего не можете знать, вас там не было. Последнюю волю ее величества слышали генерал Карваль, брат Пьетро и брат Анджело, которого я расспросил при первой возможности. Катарина завещала вам заботу о сыне тогда же, когда назначала Проэмперадором Олларии. Надеюсь, это-то вы помните?
– Да… Помню.
Катари ничего никому не завещала, это он подбил на ложь Никола и Левия, а кардинал втянул в заговор Пьетро с врачом и, как всегда, пошел дальше, чем его просили. Смерть его высокопреосвященства и исчезновение Никола сделали ложь неотменимой, но в том, что касается ребенка, это… правда! Кому еще Катари могла доверить сына? Только отцу, когда тот наконец спасет Талиг и вернется.
– Я боюсь, вы не совсем поняли папеньку, – напомнил о себе Марсель. – Младенца вам бы подкинули, даже умри Катарина, не сказав ни единого слова.
– Лэйе Астрапэ, почему?
– Наличие принца вблизи Проэмперадора предполагает наличие там же супруги Проэмперадора и чего-то вроде двора, а папеньке это мешает. Не подвернись ему вы, Октавия определили бы на попечение Арлетты Савиньяк или Анны Рафиано, но герцог Эпинэ удобней во всех отношениях. Вы родня и не стремитесь к пирогу, так что принц в вашем доме не станет поводом влезать и урывать… Что мы с вами недавно и наблюдали.
– Вы про Дарзье?
– Не только. Теньент, именно теньент, пока я не увижу патента за подписью Рокэ, Рудольфа или в крайнем случае Эмиля, припустился за вами по отцовскому приказу. Видимо, какой-то дурак на заставе Марипоз переправил ваше первое письмо Дораку. Создатель, опять это «дор – дур»… Нынешний Дорак мало на что годился даже при Сильвестре, но фамильных предрассудков набраться успел, а тут принц, королевские регалии, бывший дочерин жених, бывший беглый преступник, и все прямо ему в руки! Наш граф просто не мог не подпрыгнуть, но папенька вернет его в удобоваримое состояние. Вам Дорак, во всяком случае, навредить не сможет.
– Марсель, а что я должен ответить графу Валмону?
– Что хотите, хоть рондель. А не хотите, я передам на словах что-нибудь подходящее. Вы устали, а я, в конце концов, посол, хоть и несколько похудевший.
– Слушайте, посол, – прыснул Робер, – ступайте к кошкам!
– Не могу, – виконт с омерзительным изяществом развел руками, – у меня собака.
Глава 6
Талиг. Валмон
Восточная Придда
400 год К. С. 24-й день Летних Молний
1
Компания за завтраком собралась престранная, но аппетит Марселю портили не сотрапезники, а отсутствие под столом вздыхающего Котика. Невзирая на прежние заслуги, волкодав был ввергнут в узилище за разрытую клумбу, и облегчить его участь Валме не мог: Проэмперадор Юга не прощал преступников даже по ходатайству приближенных к регенту лиц.
– Я боюсь, – строго произнес дражайший родитель, доедая паштет, – что в недалеком будущем нас ждут определенные трудности с сырами.
Капуль-Гизайль издал изысканный, полный сочувствия и понимания звук, Пьетро промолчал, Бурраз- ло-Ваухсар заметил, что, при всем уважении к сыру, на столе царит мясо. Марсель поддержал посла от своего имени и от имени отсутствующего Котика, родитель же брюзгливо заметил, что царить в дурном окружении неприлично, а дурной сыр подобен дурному губернатору.
Подали шадди, папенька посмотрел на маменьку с Водемоном, и те немедленно ретировались.
– Господа, – пухлая рука сжала набалдашник трости, – прежде чем продолжить вчерашний разговор, я должен вам сообщить, что мятеж в Олларии почти совпал с переворотом в Паоне. В тринадцатый день Летних Волн там начались беспорядки. Это неудивительно: к городу приближались мориски, и окру?га была наводнена беженцами. Дивин с семейством поспешно отбыл в загородную резиденцию, поручив город Военной коллегии и губернатору Карадасу, которые бунт успешно подавили.
Семнадцатого Летних Волн глава Военной коллегии Доверенный стратег Забардзакис приказал гвардии выступить навстречу морискам, но та отказалась. Гвардейские генералы объявили, что Паону надо защищать в Паоне, их поддержали вернувшийся в город третий из сыновей Дивина, Орест, и губернатор столицы.
Приказ Забардзакиса арестовать дезертиров обернулся мятежом, который перекинулся из гвардейских казарм на столицу и ее предместья. Начались погромы, однако основной удар пришелся на Военную