СТАЛИН. А не кажется ли суду, что обвинение предъявлено не тому, кому следует? Подлинный преступник присутствует в зале и носит личину прокурора! Спросите себя: что, собственно, делает Верзилов? — и вы поймете, что он организовал преступную группировку, ворующую будущее у своего собственного народа.
ХОЛОДЕЦ. Бабки пусть вернет. Тут уродуешься за каждую копейку…
ВЕРЗИЛОВ. Протестую, Ваша честь! Так даже Прохор Семенович себя не ведет… Ну знаете… В пенсионном фонде такого не вытворяют…
ХОЛОДЕЦ. Я лично Иосифа Виссарионовича поддерживаю. Верзилов — циничный… всю голову мне измял…
ГЕНКИНА. Обращаю внимание защиты на то, что сегодня мы судим не господина Верзилова.
КОБЫЛЯЦКАЯ. А зря! Возможно, что именно Верзилова и следует судить!
ВЕРЗИЛОВ. Вот видите, Лямкин! К чему приводит ваша нерешительность! Это всегда у нас с интеллигенцией! Сами не знают, кого боятся. А в итоге вы оправдаете Сталина, Лямкин. И он возьмется за вас.
ЛЯМКИН.
А разве нельзя договориться? Может быть, мирно разойдемся? А если надо кого осудить… так вот у нас Холодец есть… бандит…
ХОЛОДЕЦ. Ах ты, гнида….
СТАЛИН. Я не стал бы недооценивать также роль идеолога преступной банды — гражданина Лямкина. В течение многих лет гражданин Лямкин покрывает финансовые преступления и бандитские действия своими статьями и речами. Фактически гражданин Лямкин обеспечил информационное прикрытие бандформированию.
ХОЛОДЕЦ. А знаешь, Лямкин, похоже на правду. Это ж ты, сученок, всем уши прожужжал…
КОБЫЛЯЦКАЯ. Я всегда говорила, что журналистика должна заниматься только культурой и ресторанами…
ЛЯМКИН. Да что вы такое говорите…
СТАЛИН. Взвешивая на весах истории провокации Троцкого, Бухарина и Лямкина — я склонен считать, что именно Лямкин причинил наибольший вред нашей стране.
ЛЯМКИН. Да я же… Че-че-че-чего скажут, то и пи-пи-пишу…
СТАЛИН. Шкурный интерес, абсолютная беспринципность, моральная проституция гражданина Лямкина уже давно вызывает справедливое негодование всего нашего народа.
ХОЛОДЕЦ. Какая же ты гнида, Лямкин! Тут всю жизнь пашешь, жизнью каждый день рискуешь за трояк! А ты этим акулам бумажки сочиняешь! У-у-у, падла!
КОБЫЛЯЦКАЯ. В самом деле, Лямкин, мы от вас не ждали…
ХОЛОДЕЦ. Ваша честь! Госпожа судья! Ну, сколько же терпеть!
ГЕНКИНА. Вношу предложение: рассмотреть в срочном порядке дело гражданина Лямкина.
ЛЯМКИН. Не надо! Умоляю! Не надо! Уже и так в проруби топили…
ХОЛОДЕЦ. А что ж ты, паскуда, урок не мог извлечь? Ну мы тебя поджарим сегодня!
ЛЯМКИН. Его берите!
Его судите! Он все это затеял!
ЛЯМКИН. Он! Он! Он меня и спичрайтером звал, чтобы я покрывал его преступления… Его судите!
ГЕНКИНА. Каково мнение присяжных? Какое дело вы считаете актуальным?
Между прочим, тут суду поступили сигналы — на гражданку Кобыляцкую. Есть мнение, что в вашей биографии остались неизвестные общественности белые пятна…
КОБЫЛЯЦКАЯ.
А я, дурочка, доверилась…
ГЕНКИНА. Господин Генкин считает, что доверять не нужно никому. Но это к слову. Итак, суд спрашивает мнение присяжных относительно процесса «Покойники — против лидера партии Страведливость».
КОБЫЛЯЦКАЯ и ХОЛОДЕЦ. Поддерживаем.
ГЕНКИНА. Граждане покойники, внимание! Страшный суд закрывает дело Джугашвили за отсутствием состава преступления. Гражданин Джугашвили-Сталин освобождается из-под стражи в зале суда.
Страшный суд предъявляет обвинение гражданину Верзилову, бывшему лидеру партии «Справедливость», ныне покойному. Есть предложение провести заседание суда немедленно. Итак, если Иосиф Виссарионович согласится быть прокурором…
СТАЛИН. Достоин ли я?
ГЕНКИНА. С вашим опытом, Иосиф Виссарионович… От лица адской администрации и нашего филиала Страшного Суда прошу вас.
КОБЫЛЯЦКАЯ. Если не вы, то кто же?
ХОЛОДЕЦ. Покажите, как надо.
СТАЛИН. Я, знаете ли, не хотел бы, чтобы меня назвали узурпатором. Если гражданин Лямкин возражает, считаю, надо прислушаться. Вы, я вижу, колеблетесь, Лямкин?
ХОЛОДЕЦ. Колеблешься, сученок?
ЛЯМКИН. Ко-ко-колебаний нет!
ГЕНКИНА. Лямкин, выскажитесь яснее. Вы — за кандидатуру господина Сталина?
ЛЯМКИН. За-за-за…
СТАЛИН. Может быть, у гражданина Верзилова имеются возражения? Не хотелось бы, товарищи, нарушать ничьих прав.
ВЕРЗИЛОВ. Если мне не доверяют… если требуется сложить с себя полномочия прокурора… то извольте. Готов предстать перед судом!
ГЕНКИНА. Будьте любезны точно отвечать на вопросы суда. Вас устраивает кандидатура прокурора? Вы имеете право протестовать. В таком случае, прокурором будет господин Холодец.
ВЕРЗИЛОВ.
ГЕНКИНА. Поскольку желающих защищать вас нет, вам придется, как и господину Сталину, быть собственным адвокатом. Согласны?
ВЕРЗИЛОВ. Согласен, Ваша честь.
ГЕНКИНА. Приступим! Встать, Страшный суд идет! Садитесь, граждане покойники. Слово предоставляется адскому прокурору, Иосифу Виссарионовичу Джугашвили.
СТАЛИН.
Братья и сестры! Товарищи! Наш уважаемый судья, гражданка Генкина, возвела меня на эту трибуну и говорит: «Скажи, говорит, хорошую речь». А что сказать? Все, что нужно было сказать, уже сказано и пересказано много раз. У меня даже сложилось впечатление, что публика стала равнодушна к словам и фактам. Разве кто-то из нас не знает, товарищи, о том, что происходит? Для кого-то это новость? Разве кто-нибудь не осведомлен о том, что страна, которую я собирал в течение тридцати лет, — разворована и распродана? Кто-то не в курсе?
Я не сторонник пустословия и демократической риторики. Я прошу обратиться к истории. Мы, большевики, получили страну после тяжелой мировой войны. Кто начал Первую мировую войну, товарищи? Буржуазия и царское правительство. Сколько народу погибло на этой войне, товарищи? Три миллиона русских людей. За что они погибли, товарищи? Абсолютно ни за что.
Страна нам досталась разрушенной и с непомерными долгами, которые превращали Россию в колонию капиталистических соседей. Более того, мы вынуждены были пойти на позорный мир, чтобы
