Мне думается, что столь жесткие и совершенно справедливые оценки и выводы однозначно говорят за то, что Сталин сам извлек необходимые уроки. Важно было теперь, чтобы это сделали и другие. Когда я говорю другие, то имею в виду не только военных, но и фактически все население страны, которому вскружили голову бесчисленные славословия в адрес непобедимой Краской Армии. В свете того, что в дальнейшем многие критики ставили в качестве одного из главных упреков Сталину – будто он чуть ли не предал анафеме оборонительную стратегию и тактику и что, мол, это губительным образом сказалось на первых этапах войны с Германией, из сказанного с очевидностью следует: вождь призывал учиться не только наступлению, но и отступлению. При оценке причин наших поражений в первый период большой войны с фашистскими захватчиками нечего возводить напраслину на Сталина и ставить ему в вину то, в чем его нет оснований упрекать. Ведь и прошлый опыт Сталина в руководстве военными действиями в годы Гражданской войны показывал, что на войне одних побед не бывает, а поражения часто выступают как предвестники победы, если, конечно, из поражений извлекаются нужные выводы.
Нет также объективных оснований приписывать Сталину приверженность только к наступательной стратегии. Он не был настолько прост и наивен, чтобы не понимать одну простую вещь – наступательная стратегия даст свои плоды только тогда, когда она умело сочетается со стратегией отступления. При этом, конечно, доминирует первое, ибо весь смысл любой войны – одержать победу, а ее одержать невозможно, опираясь на стратегию отступления. Словом, финский опыт значительно обогатил Сталина как военного деятеля, поскольку, хотя ему и не приходилось в тот период быть Верховным главнокомандующим, все принципиально важные решения принимались при его непосредственном участии или по его инициативе.
Подверг вождь критике и так называемый культ Гражданской войны, который выражался в том, что многие командиры и военачальники мыслили категориями прошлого, руководствовались опытом, приобретенным в давно минувшей войне. И Сталин, не преуменьшая исторической ценности опыта, полученного в Гражданской войне, подчеркнул, что этого опыта совершенно недостаточно. Он открыто призвал покончить с культом традиций и опыта гражданской войны, в противном случае командному составу Красной Армии не перестроиться на новый лад, на рельсы современной войны[120].
Принципиальное значение имели также указания Сталина о безотлагательном и форсированном производстве и внедрении в войска средств ведения современной войны – артиллерии, авиации, танков, минометов, средств связи и т.д. Именно в этом выступлении он назвал артиллерию богом войны. Для тех, кто твердит, будто советские победы были во время Отечественной войны добыты главным образом за счет человеческих жизней, и в этом якобы повинен Сталин, стоит привести его высказывание на данном совещании: «Замечательная штука миномет. Не жалеть мин! Вот лозунг. Жалеть своих людей. Если жалеть бомбы и снаряды – не жалеть людей, меньше людей будет. Если хотите, чтобы у нас война была с малой кровью, не жалейте мин»[121]. Немало внимания вождь уделил и вопросам боевой подготовки войск, обучению и воспитанию солдат, развитию у них духа инициативы и т.д. Все это в совокупности, по мысли Сталина, и должно послужить залогом успехов Красной Армии в будущем.
Надо сказать, что Сталин закончил свое выступление в слишком мажорном тоне. Он явно преувеличил характер и масштабы столь скромной и стоившей так много жертв победы. «К чему свелась наша победа, кого мы победили, собственно говоря? – задал он ключевой вопрос и ответил на него так. – Вот мы 3 месяца и 12 дней воевали, потом финны встали на колени, мы уступили, война кончилась. Спрашивается, кого мы победили? Говорят, финнов. Ну, конечно, финнов победили. Но не это самое главное в этой войне. Финнов победить – не бог весть какая задача. Конечно, мы должны были финнов победить. Мы победили не только финнов, мы победили еще их европейских учителей – немецкую оборонительную технику победили, английскую оборонительную технику победили, французскую оборонительную технику победили. Не только финнов победили, но и технику передовых государств Европы. Не только технику передовых государств Европы, мы победили их тактику, их стратегию. Вся оборона Финляндии и война велась по указке, по наущению, по совету Англии и Франции, а еще раньше немцы здорово им помогали, и наполовину оборонительная линия в Финляндии по их совету построена»[122].
Оставим на совести вождя явные преувеличения, к которым он, вообще-то говоря, не особенно склонен. Видимо, здесь сыграли свою роль другие соображения: надо было как-то подбодрить людей, вселить в них уверенность в свои силы. В противном случае такого рода победы лишь рождают сомнения и даже служат источником, из которого проистекают пораженческие настроения. Не совсем ясно, почему в этом выступлении Сталин обошел фактически стороной крупные просчеты и роковые ошибки со стороны высшего военного руководства страны. И, разумеется, ни одного критического слова не было сказано в адрес высшего политического руководства. То есть Сталин не стал концентрировать свое внимание на данных вопросах, поскольку это было хотя и закрытое, но весьма представительное совещание. В действительности же итоги финской кампании многократно рассматривались на Политбюро, где, очевидно, каждому (исключая, конечно, самого вождя) воздавалось должное в соответствии с тем «вкладом», который он внес в общий котел победы.
К своему юбилею Сталин достиг немыслимых вершин, и многими уже воспринимался не как человек, а в качестве своего рода большевистского бога, стоящего над всем и надо всеми. За его спиной тянулась почти бесконечная череда самых суровых испытаний, ожесточенных битв с политическими противниками, временные компромиссы с ними и, наконец, полная и безоговорочная победа над ними. Теперь ничто не угрожало его власти изнутри: о какой-либо явной или тайной оппозиции его курсу не могло быть и речи. Он мог испытывать внутреннее удовлетворение от того, что намеченный им стратегический курс развития Советской России в целом был воплощен в жизнь, хотя впереди стояли еще более грандиозные задачи. А на международном горизонте все более сгущались грозовые тучи, предвещавшие новые, еще неизведанные испытания для страны и для него самого. Бремя его ответственности было ничуть не меньшим, чем бремя его власти. Видимо, в глубине души, встречая свое 60-летие, он не мог не задумываться над вопросом – что ожидает его и страну в целом впереди. И наверняка, тревожные мысли заставляли вождя проявлять чувство обеспокоенности, а может быть, и тревоги. Ведь это была пора, атмосферу которой лучше всего передать словами Д. Байрона:
В такой тревожной обстановке, полной неизвестности, встретил вождь свой юбилей. Газеты, журналы и радио были заполнены статьями, стихами и даже романами и пьесами в его честь (например, «Хлеб» А. Толстого, «Крепость на Волге» и т.д.). На все лады повторялись перефразированные строки В. Маяковского: «Мы говорим Сталин – мы подразумеваем партию. Мы говорим партия – мы подразумеваем Сталина!» Но все эти панегирики не могли рассеять чувства неизвестности и неопределенности, господствовавшие в народе. На официальном уровне празднование юбилея выглядело довольно скромно.
