данным СССР, Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям; 3) СССР, как это вытекает из его мирной политики, соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении, ввиду чего слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются лживыми и провокационными; 4) проводимые сейчас летние сборы запасных Красной Армии и предстоящие маневры имеют своей целью не что иное как обучение запасных и проверку работы железнодорожного аппарата, осуществляемые, как известно, каждый год, ввиду чего изображать эти мероприятия Красной Армии как враждебные Германии по меньшей мере нелепо»[313]
.
Интересны некоторые детали, связанные с данным заявлением. Бесспорно одно – оно явилось инициативой лично Сталина, что подтверждается некоторыми свидетельствами. Бывший в то время руководителем ТАСС Я.С. Хавинсон рассказывал впоследствии:
«Перед началом войны я работал ответственным руководителем ТАСС. 13 июня мне позвонили от товарища Сталина и сказали, чтобы я срочно приехал к нему на кунцевскую дачу. Я сразу же выехал. У ворот меня встретил офицер, машину мы оставили, и он проводил меня к даче.
Когда я вошел, товарищ Сталин встретил меня, мы поздоровались, и он усадил меня за стол в зале. Передо мной лежали бумага, ручка, стояли чернила.
Товарищ Сталин сказал: „Пишите, товарищ Хавинсон“. Он прохаживался по дорожке вдоль зала, попыхивал трубкой и диктовал. По ходу он заглядывал в текст, сделал две или три поправки. Закончив диктовать, он сказал: „Прочитайте вслух“. Я встал и прочитал. Содержание Заявления вызвало у меня, естественно, большое удивление, но я старался этого не выдать. Он как-то или уловил мое удивление, или догадывался о нем, остановился напротив меня, внимательно посмотрел и спросил: „Вы понимаете, товарищ Хавинсон, зачем нам нужно такое Заявление?“. Я откровенно ответил: „Нет, товарищ Сталин, не понимаю“. Тогда он сказал: „Давайте скажем Гитлеру: подумай еще раз, прежде чем начинать!“ Попрощались, и я быстро уехал.
13 же июня НКИД СССР передал Заявление германскому послу в Москве, но правительство Германии на него никак не отреагировало и даже не опубликовало его в печати. 14 июня Заявление ТАСС было опубликовано в советских и зарубежных газетах» [314].
Ближайшие дни обнажили всю хитроумную и поразительную по своей, выходящей за пределы элементарного здравого смысла, сути нелепость и слепоту данного шага Сталина. Этому шагу нельзя найти оправдания, какими бы мотивами он ни был продиктован. Эта акция, бесспорно, может быть отнесена к числу самых крупных тактических (а отчасти и стратегических) просчетов Сталина во всей его деятельности по руководству внешней политикой Советского Союза.
По поводу Заявления ТАСС имеется масса литературы, в которой по-разному, преимущественно в негативном плане, оценивается его опубликование. Мое личное мнение сводится к тому, что оно не столько стало дипломатическим зондажем, сколько успокоительной пилюлей для огромной массы советского населения, в том числе и для армии. Деморализующий эффект был колоссальным: ведь советские люди привыкли верить тому, что им говорит высшее руководство. Негативные последствия Заявления усугублялись тем, что оно вышло буквально за неделю до гитлеровского нападения. Здесь любые политико-дипломатические расчеты Сталина не идут ни в какое сравнение с отрицательным воздействием данного заявления. В какой-то степени можно говорить о том, что оно дезориентировало всю страну, в том числе и армию.
Для полноты картины приведу оценку Заявления ТАСС И. Дойчером, который не расценивает его в качестве крупнейшей ошибки. Вот его вывод: «…Это причудливое заявление не было полностью ложно. Оно было истинно, поскольку Сталин потребовал, чтобы Германия не выдвигала никаких требований в отношении России. Он, очевидно, ожидал, что Гитлер поднимет вопросы, по которым будет возможно заключить сделку. Немецким нападениям на Австрию, Чехословакию и Польшу действительно предшествовали открытые требования и громкие угрозы. Сталин, вероятно, думал, что Гитлер будет действовать в соответствии с прежними прецедентами. Поскольку Сталин не видел обычные сигналы опасности, он отказался признавать неизбежную опасность. В его заявлении (ТАСС – Н.К.) он пригласил Гитлера в той окольной манере, которую Гитлер так хорошо понял в марте 1939, выдвинуть свои требования и начать переговоры. Гитлер не игнорировал намек»[315] .
Но с Дойчером трудно согласиться, поскольку на дворе стоял не 1939-й, а 1941 год, и ситуация в мире выглядела принципиально иной. Поэтому какого-либо положительного эффекта в смысле выявления истинных позиций Гитлера Заявление не дало и дать не могло, ибо фактически гиря на чашу весов войны фюрером уже была брошена. Вызывает удивление, в том числе и у меня лично, как Сталин, умевший просчитывать свои политические и дипломатические шаги далеко вперед, мог пойти на столь опрометчивый шаг: ведь в любом случае (даже если бы Гитлер и как-нибудь отреагировал на это заявление) ситуация не могла измениться. А запоздалый – и в данном случае чрезвычайно вредный – зондаж был несопоставим с морально-политическими, психологическими и чисто тактическими издержками, которые повлек за собой этот шаг. Если смотреть на вещи реально, учитывая сказанное выше, абсолютно неубедительной (а скорее, самооправдательной) выглядит аргументация Молотова в защиту предпринятого по указанию Сталина шага. «Это было придумано, по-моему, Сталиным… Это дипломатическая игра. Игра, конечно. Не вышло. Не всякая попытка дает хорошие результаты, но сама попытка ничего плохого не предвидела… Не наивность, а определенный дипломатический ход, политический ход. В данном случае из этого ничего не вышло, но ничего такого неприемлемого и недопустимого не было. И это не глупость, это, так сказать, попытка толкнуть на разъяснение вопроса. И то, что они отказались на это реагировать, только говорило, что они фальшивую линию ведут по отношению к нам. Они старались показывать перед внешним миром, будто бы какое-то законное мероприятие с их стороны проводилось, но само тассовское сообщение, по-моему, осуждать нельзя и смеяться над ним было бы неправильно… Это действительно очень ответственный шаг. Этот шаг направлен, продиктован и оправдан тем, чтобы не дать немцам никакого повода для оправдания… Сообщение ТАСС нужно было как последнее средство. Если бы мы на лето оттянули войну, с осени было бы очень трудно ее начать. До сих пор удавалось дипломатически оттянуть войну, а когда это не удастся, никто не мог заранее сказать. А промолчать – значит вызвать нападение. И получилось, что 22 июня Гитлер перед всем миром стал агрессором. А у нас оказались союзники» [316]
.
Как ни старается Молотов убедить в том, что это была игра и одновременно последнее средство, согласиться с ним невозможно, не попирая логику и элементарный здравый смысл. Сталин явно оплошал и спутал политическую игру с политической стратегией.
Добавим, что сам Молотов, равно, как и другие советские лидеры, в первую очередь Сталин, неизменно призывали к бдительности и готовности во всеоружии встретить любого врага. Примечательна в этом контексте мысль Р. Такера, который писал: «1 августа 1940 г. на заседании Верховного Совета Молотов закончил свой доклад словами Сталина: „Нужно весь наш народ держать в состоянии мобилизационной готовности перед лицом опасности военного нападения, чтобы никакая „случайность“ и никакие фокусы наших врагов не могли застигнуть нас врасплох“. Однако, когда опасность обрела вызывающие тревогу размеры, Сталин поступил совсем наоборот. Он морально
страну, опубликовав 14 июня 1941 г. официальное опровержение слухов (датированное 13 июня) о надвигающемся немецком вторжении, назвав их „неуклюжей выдумкой“. Далее говорилось, что, „согласно имеющейся у советских кругов информации, Германия, как и СССР, строго соблюдает положения советско-германского пакта о ненападении и поэтому, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии нарушить пакт и совершить нападение на СССР лишены каких-либо оснований“.
Военный историк Волкогонов замечает, что это заявление было опубликовано для
