Крах СССР

весьма эффективной). На этом основании согласиться разрушить такое хозяйство — симптом тяжелого культурного кризиса, даже болезни. Это значит, что в массовом масштабе у людей возникает сладкое чувство безответственности. А.С. Панарин трактует этот большой сдвиг в сознании в терминах психоанализа как «бунт юноши Эдипа», бунт против принципа отцовства, предполагающего ответственность за жизнь семьи и рода [135].

Отрицание плановой системы. После 1987 г. было оказано сильнейшее давление на остатки планирования. Г.Х. Попов, «прораб перестройки» и вечный декан экономического факультета МГУ, верно писал в 1989 г.: «В документах июньского (1987 г.) Пленума ЦК КПСС «Основные положения коренной перестройки управления экономикой» и принятом седьмой сессией Верховного Совета СССР Законе СССР «О государственном предприятии (объединении)» есть слова, которые можно без преувеличения назвать историческими: «Контрольные цифры… не носят директивного характера» В этом положении — один из важнейших узлов перестройки» [145].

Г. Попов понимал, что в законе прописаны исторические слова. Значит, речь идет о чем-то самом важном. План для предприятий перестал быть законом, из системы планового хозяйства вырвали системообразующий стержень.

Начался демонтаж главных отраслей народного хозяйства. Это происходило в 1989-1991 гг. даже при формальном сохранении плановой системы через сокращение или полное прекращение капиталовложений, остановку строительства и ликвидацию госзаказа. Начиная с 1992 г. ликвидация системообразующих отраслей народного хозяйства была возложена на действие «стихийных рыночных сил», которые, однако, точно направлялись посредством подготовленных ранее политических решений правительства на уничтожение самых новых и технологически прогрессивных производств.

Отрицая идею планирования, экономисты сводили дело к якобы неверным техническим решениям (типа «в 70-е годы надо было строить хорошие картофелехранилища, а не ракеты»). Но ведь именно сделанный тогда обществом выбор («устоять в условиях военного быта») и определял приоритеты для планирования: отправлять средства на строительство хранилищ для картофеля или на строительство новой ракеты. Выбор критериев — не техническое решение, он определяется высшими ценностями.

На деле за конкретными «ошибками», которые вспоминали критики советского проекта, кроется отрицание именно критериев высокого уровня. Но это скрывают и вытаскивают «ошибку», которую с ходу непросто оценить. Потом незаметно производится подмена предмета, и ошибочным начинает казаться критерий высшего уровня.

Но допустим, что есть некий интегральный и применимый для обеих систем показатель «эффективности». Но и в этом случае противопоставление «рынка плану» оказывается подлогом. Страны «свободного рынка» всегда имели огромную помощь государства, которая и приводила систему в равновесие. Например, только государство могло обеспечить экономике Запада захват колоний и перекачку оттуда ресурсов. Без них «рынок» (капитализм) вообще не мог бы существовать, о чем и говорит эмпирический анализ школы Броделя. Сказано, что «невидимая рука рынка» беспомощна без «невидимого кулака государства».

Когда в США «рынок» слишком усилился по сравнению с государством, случилась Великая депрессия. Ответом была «кейнсианская революция». Раз революция, значит, речь шла о катастрофе, о принципиальной неэффективности обратных связей рынка. В западной литературе приходится читать выражения типа «сама по себе рыночная система является саморазрушающейся».

Напротив, имеется большой и прозрачный эмпирический опыт, говорящий о том, что нерыночное хозяйство с прямыми связями при отсутствии большого резерва ресурсов извне гораздо эффективнее рыночного. Речь идет, прежде всего, о семейном хозяйстве. Оно устроено не на купле-продаже или прямом обмене, а на кооперации и взаимопомощи. Это типично плановое хозяйство: с бюджетом, безналичным расчетом и условными ценами.

В США были работы, в которых пытались обсчитать хозяйство семьи в рыночных категориях — как если бы члены семьи перешли на отношения купли-продажи с эквивалентным обменом. Оказалось, и об этом говорилось с удивлением, как об открытии, что семья жить бы не смогла — все услуги были столь дороги, что никто их оплатить бы не смог.

Самое странное было в том, что в семейном хозяйстве возникала энтелехия (системное качество) в крупном размере. Сумма оборота была не нулевая, в семье все получали большие деньги как бы из ничего — бесплатный синергический эффект.

Одним из важных аргументов в этих нападках на систему планирования был тезис о якобы избыточном производстве ресурсов как фундаментальном дефекте плановой экономики. Этот тезис вошел, в действительности, в самое ядро всей доктрины подрыва легитимности советского строя и затем подрыва самого хозяйства СССР и оставшихся от него «независимых» республик. Ведь вслед за атаками на какую-то «избыточную» отрасль (производства стали, тракторов, энергии и т.п.) или даже параллельно с этими атаками принимались политические решения по подрыву этих отраслей.

Это совершенно дикое в своей иррациональности стремление уничтожить отечественную промышленность было присуще всей реформаторской элите, она действовала как «партизанский отряд» в тылу врага. В важной перестроечной книге В.А. Найшуль пишет: «Чтобы перейти к использованию современной технологии, необходимо не ускорить этот дефектный научно-технический прогресс, а произвести почти полное замещение технологий по образцам стран Запада и Юго-Восточной Азии. Это возможно достичь только переходом к открытой экономике, в которой основная масса технологий образует короткие цепочки, замкнутые на внешний рынок. Первым шагом в этом направлении может стать привлечение иностранного капитала для создания инфраструктуры для зарубежного предпринимательства, а затем — сборочных производств, работающих на иностранных комплектующих» [120].

Как раз когда в Москве в 1991 г. обсуждался закон о приватизации, в журнале «Форчун» был опубликован большой обзор о японской промышленной политике. Там сказано: «Японцы никогда не бросили бы нечто столь драгоценное, как их промышленная база, на произвол грубых рыночных сил. Чиновники и законодатели защищают промышленность, как наседка цыплят». Японцы поступали разумно, а советская интеллигенция аплодировала тем, кто планировал уничтожение отечественной промышленности.

В СССР с начала перестройки велась интенсивная кампания по дискредитации советской промышленности в целом, как системы. После 1991 г. была открыто провозглашена программа деиндустриализации — небывалая в истории операция по возвращению научно- промышленной державы в состояние слаборазвитости. Видимо, это решение было навязано правящими кругами США команде Горбачева и правительству постсоветской РФ, подрядившимся уничтожить СССР как страну, экономику, культуру. Но ведь это было равнодушно, а то и с одобрением встречено многомиллионной научно-технической интеллигенцией СССР! Вот где надо искать причину краха советской системы — ее интеллигенцией овладела воля к смерти.

После запуска первого советского спутника влиятельный американский обозреватель У. Липпман написал: «Немногие посвященные в эти дела и способные понимать их говорят, что запуск такого большого спутника означает, что Советы находятся далеко впереди этой страны [США] в развитии ракетной техники. Это их лидерство не может быть объяснено некоей удачной догадкой при изобретении устройства. Напротив, оно свидетельствует о наличии в СССР множества ученых, инженеров, рабочих, а также множества высокоразвитых смежных отраслей промышленности, эффективно управляемых и обильно финансируемых» [98]. Он написал именно о советской науке и промышленности как о великолепной системе, замечательном творении нашей цивилизации. И эту систему уничтожили на наших глазах. В это надо вникнуть.

Сопротивление курсу на ликвидацию плановой системы было подавлено, в том числе и «культурными средствами», т.е. внедрением в сознание мифа об избыточности ресурсов в хозяйстве, которое якобы «работает само на себя». «Шестидесятник» А. Адамович активно вел кампанию по дискредитации советского хозяйства. Он, например, так проклинал промышленность: «Абсурдный процесс производства ради производства. Когда все больше стали выплавляется для строительства машин по выплавке стали, а народу и умыться нечем. В десять, что ли, раз больше, Юрию Черниченко это лучше знать, выпускается