прочтешь всего Станиславского, вызубришь все, что касается Шекспира и критику всех работ Смоктуновского, от этого ты не станешь артистом! Надо, чтобы Боженька поцеловал. Актерское мастерство — один из тех редких предметов, который невозможно вызубрить. Если я — человек с руками и ногами, более-менее нормальный, не больной физически и психически, то могу научиться почти любой профессии. Могу стать водителем троллейбуса, не хочу никого из них обидеть, могу стать приличным токарем, могу оказаться инженером, врачом. Если я дружил с математикой в школе, могу податься в компьютерщики. Я, кстати, хорошо учился в школе. Но для нашей профессии отметки в аттестате не имеют никакого значения.
Значит, платят за уникальность? Но не только. Голливуд, если под словом «Голливуд» подразумевать американский кинематограф, — это мощнейшая пропаганда именно американского образа жизни. Естественно, идет давилово на весь мир. Теперь они, надо признать, завоевали Россию. Ощущение, как от диверсии. Невольно в тебе рождается патриотизм, которого прежде не замечал. Конечно, это профессиональный патриотизм, а не безрассудный шовинизм.
Вы спросите: а если они снимают такой замечательный фильм, как «Крамер против Крамера», где Дастин Хоффман судится из-за ребенка со своей бывшей женой, Мерил Стрип, — в чем там идеология? В чем там давилово? Если снимают вестерн, значит, это Америка полуторавековой давности. Ничего подобного. Как судится Хоффман так судятся только в Америке. Я смотрю «Охотника на оленей» или «Апокалипсис», и для меня это абсолютно тот же вестерн, просто в нем подряд — «бах-бах» — не стреляют. Но это — вестерн. И если в нем играют такие мощные фигуры, как Джек Николсон или Марлон Брандо, наши дети будут играть в их персонажей. Во всяком случае, не в Чапаева, как раньше. По-моему, все, что я сейчас написал, лежит на поверхности. То есть бесспорно. Почему я сказал про «Охотника на оленей» или «Апокалипсис»? В них показана вьетнамская война. И ты будешь на стороне американцев, а не этих вьетконговцев. Причем осознаешь это подспудно.
Женю Миронова, так, как Ди Каприо, никогда не признают. Достаточно спросить стайку 13-летних девочек. Я не говорю ни про Леонова, ни про Смоктуновского. Никто из них и фамилий таких не знает. Зато в курсе, с кем сейчас Брюс Уиллис. Девочка уже не влюблена в Янковского, да и в тех, кто помоложе, из родных осин, а будет хотеть замуж за Бреда Питта. Меня девочка знает только потому, что в детстве видела «Электроника». Раз — в детстве зацепило, два — она снова по телеку меня увидела, потом вновь мелькнуло знакомое лицо, предположим, где-то на концерте, рядом с любимыми «нанайцами», так оно и пошло и поехало. Я же еще песни пою.
Покуда руководители нашего государства не задумаются о том, почему во Франции помнят наизусть каждую песню Эдит Пиаф, знают каждую картину Ива Монтана и Жана Габена, да еще ими гордятся, никаких сдвигов в культуре нашей страны не произойдет. Во Франции работает государственный закон: не более двадцати процентов кинопроката отдавать зарубежному, не американскому, вообще зарубежному кино. В эти двадцать процентов войдет итальянское, японское кино — Курасава и Феллини. А восемьдесят — для того, чтобы они на руках носили Алена Делона и Бельмондо. Там все поколения французов обожают своего Депардье. А у нас готовы лизать ж… их же Депардье, пьяным приехавшему на фестиваль. «Вот настоящая звезда». Что крайне обидно, поскольку мировой кинематограф во многом вырос из Эйзенштейна, из Пудовкина. Из Колотозова, из его фильма «Летят журавли». Когда «Летят журавли» побеждали на Каннском фестивале, там все «по-русски» говорили. «Журавли» не делались на продажу, хотя фильм стал в тот год лидером кинопроката. Сейчас о нашем кинематографе плохо судят еще и потому, что его не знают. Знают только тех, кто с западными звездами «вась-вась». Вместе пьют и вместе угощаются.
Пока государство раскачается, пока наши олигархи поделят нахапанные бабки, а потом решат, что все-таки пора отстраивать страну, два поколения окажутся потерянными. Это и есть антипатриотизм. Извините, ни Чапаева — Бабочкина, ни Петра Алейникова с Борисом Андреевым, ни Смоктуновского с его фильмом «Девять дней одного года» и «Берегись автомобиля» уже никто знать не будет. Кто вспомнит, что ни один фильм Андрея Миронова не получил ни одной премии ни на одном фестивале. Кто вспомнит фильмы Анатолия Дмитриевича Папанова! А огромная страна ими жила, бегала, искала, в каком кинотеатре идет фильм, который не успели посмотреть. Сегодня прокатчик боится взять отечественный фильм, потому что основной зритель — молодежь, а они на него не пойдут, они не знают свое кино, у них нет ностальгии. Она осталась лишь у нашего поколения, пожилых и небогатых зрителей.
Мы своими руками убили родное кино, потому что в последние советские застойные годы ничего приличного не снимали. Потом — сумасшествие 90-х, когда напичкали кинотеатры таким количеством дерьма, что хочешь — не хочешь, зрители откатились к профессиональному американскому кино… Но профессиональное кино мы отныне не смотрим. Мы смотрим, к сожалению, в основном третьеразрядное барахло. А хорошее кино — его все равно не больше пяти процентов.
Если вспомнить ранние застойные годы, то и тогда снимались хорошие фильмы. Тот же Тарковский вырос в те времена. Может, еще только в конце 80-х, редко-редко появлялось что-то приличное и так до той поры, покуда все не развалилось. Раньше существовал «Мосфильм», сейчас он — концерн. Распродается студия Горького. В ее павильонах давно уже не снимают кино. Слава богу, сериалы стали делать. А так пустовали студии, их начали использовать как ангары, как какие-то склады. В кинотеатрах продают мебель и автомобили. Я отнюдь не ратую за возвращение советской власти. Но я считаю: государство должно задуматься, что не хлебом единым… Что, теряя собственный дух, мы теряем и веру в свою страну. Появилась плеяда молодых режиссеров, снимающих кино профессионально, но это кино не несет такого заряда, как, предположим, «Я шагаю по Москве». Оно все равно какое-то бандитско-страшное, давящее, да и режиссеры в общем-то средние, чему здесь радоваться? Большая часть молодых — дутые фигуры, порождение тусовки. Если бы они учились у тех, кому в их возрасте запрещали снимать, то из двоек бы не вылазили. Сегодня новый Шукшин не появится, он уже давно спился. Остался минимум профессионалов — небольшой перечень режиссеров, которым государство обязано каждый год давать деньги, чтобы они снимали фильмы. Но я не назову имена, списков быть не должно. Все должно происходить органично.
Мало, чтобы государство выделяло деньги на кино, надо, чтобы кинематографом руководили люди, которые в этом деле понимают. Прежде существовало такое понятие, как «худсовет», и оно было далеко не бессмысленным. Худсовет — это не только вырезать то, что против советской власти, худсовет — это прежде всего художественный совет, он определяет по чисто профессиональным параметрам, имеет ли право на существование та или иная работа. Сегодня подобный критерий отсутствует. Оттого мы и смотрим с утра до вечера эстрадное г… Ух ты, какой Пупкин! Но тогда возьмите за образец Майкла Джексона, и где будет Пупкин? Надо с пяти лет каждый день по десять часов работать. Вот и получится Майкл Джексон. А он хочет быть похожим только потому, что фальцетом поет? Мы смотрим серость, раскрученную и всю в сверкающих костюмах. Ужас. Пошлые тексты, мелодии никакие. У самых больших звезд нынешней эстрады больше двух песен за пять лет запомнить невозможно. У нас даже нынешний главный композитор эстрады с характерной фамилией. Конечно, все можно отнести к издержкам времени, проблемам переходного периода, который, к сожалению, проходит:
а) слишком долго;
б) слишком уродливо.
Успех и неудачи
Я рассказал и продолжаю рассказывать о своих работах, и часто мои истории заканчиваются словами, что в зале — переаншлаг. Понимаю, что мой невидимый читатель так и хочет спросить: «Николай Петрович, а у вас бывают неудачные работы? Чтобы под стук собственных каблуков уходить со сцены?» Конечно, такого, чтобы под стук собственных каблуков… Пронесло, Господи! Но бывало, при прежнем главреже «Ленкома», в театре не собиралось и ползала. Люди уходили со спектакля. Третий звонок, зрители рассаживаются, а после антракта в зале народа в два раза меньше. Те, кто еще помнили спектакли Эфроса, ждали актеров после спектакля, во всяком случае тех, кого они знали, и говорили им: «Как вам не стыдно такую мерзость играть?»
Тогдашний главреж, как настоящий коммунист, то есть человек преданный и исполнительный,
