И тайга, которую перерезали лишь звериные тропы. Путь «судовой рати» Федора Курбского Черного и воеводы Салтыка-Травина был предопределен самой природой, и ушкуи послушно плыли на север, навстречу студеным ветрам. К исходу клонился август, последний месяц лета. Тысячеверстный обратный путь страшил своей огромностью, а ведь на этом пути предстоял еще один каменный волок…
Судовой караван останавливался у редких селений, где жили остяки, близкие сородичи вогулов. У них тоже были свои «князцы», свои старейшины, и воины тоже собирались для советов в «собрание воинов». Воеводы собирали ясак, наказывали старейшинам, чтобы не причиняли зла людям «судовой рати», потому что их «большой князь» Молдан тоже плывет на судах, и сопротивление будет ему во зло. Тяжелели ушкуи от драгоценной пушнины, от оленьих, тонко выделанных шкур, от «рыбьего зуба» (моржовые клыки), который местные жители привозили со Студеного моря (Северный Ледовитый океан).
Ратники, побывавшие в остяцких селениях, рассказывали о непонятных обычаях остяков. Свою посуду они водой не мыли: поедят и выбросят за порог собакам, те вылизывают дочиста. Покойников хоронят со всем добром, кладут в срубе над могилой лук со стрелами, сети, топор, нож, котел и прочее, что в жизни надобно. Однако все вещи предварительно ломают и портят – чтобы не украли, не обидели покойного. Вдова вырезает из дерева идола, называет его именем покойного мужа, одевает, потчует едой и целый год спит с ним в одной постели! Потом идола хоронят с большим почетом, будто настоящего покойника. А вот женский пол был у остяков не в почете. Девочкам при рождении даже имени не давали, звали всех одинаково – «ими-баба» (маленькая женщина). К чужим женщин не допускали, держали в шалашах. Интересно было смотреть, как шаманы отгоняли болезни: плясали до безумия, до дурной пены из уст, колотили в большие бубны, кричали протяжно: «Ко-о-о!»
…В нижнем течении река разделилась на два рукава. По левому – Малой Оби – и поплыла «судовая рать», постепенно отклоняясь к западу. Уползал за горизонт коренной высокий правый берег, по обе стороны судового хода тянулись бесчисленные плоские острова, изрезанные протонами, покрытые кустарником и невысоким, клочковатым лесом. Среди плоской равнины тихо вливалась в великую реку Обь тоже немалая река Сосьва, истоки которой стекали с Северного Урала. По Сосьве пролегал дальнейший путь «судовой рати» – домой, в Великий Устюг.
Верстах в пятнадцати от устья Сосьвы, на высоком левом берегу, стояла столица югорского «князя» Пыт-кея – Сумгут-вош (Березовый городок, ныне город Березов). И здесь обошлось без боя: местные жители принесли на суда ясак и пропустили дальше по реке.
Подниматься по широкой, спокойной Сосьве было нетрудно, но места здесь были скучные: болотистые низины, редкие возвышенности с гребенками леса, ивняки на прирусловых валах – взгляду не на чем остановиться. Речка Ляпин, приток Сосьвы, встретила судовой караван многочисленными излучинами, островами, мелями. Впереди уже синими горными цепями маячил «Камень», поднимался на глазах, устрашая даже неробких. Как одолеть эдакую высоту?
Но одолеть было необходимо, осень уже напоминала о себе жесткими утренними заморозками. Не одолеешь горы – помрешь…
Знали это и воеводы, торопившие людей, и ратники, упрямо налегавшие на весла. Хорошо хоть, путь был известен по прежним походам новгородских «ушкуйников»: за каменным волоком, по другую сторону Северного Урала, берет начало речка Щугор, приток Печоры, ну а там, считай, дома! Только быстрей, быстрей надо одолеть «Камень», потому что до Великого Устюга почти две тысячи верст речного пути, а зима на носу!
Приступали к «Камню», как к стенам вражеской крепости, – яростно, жертвенно, тянули бечеву и простые ратники, и воеводы. Теснины здесь были покруче, чем на вишерских перевалах. После каменного волока даже пороги и водовороты речки Щугор показались благом: сама река понесла ушкуи, только подправляй бег кормовыми веслами да отталкивайся шестами от камней и береговых утесов.
Печора встретила ратников холодными северными ветрами, секущими злыми дождями, но на душе было радостно. Если даже зазимовать придется, то на своей земле. Но можно и успеть – почти месяц до ледостава, а речной путь известен: Печора, Ижма, Ухта, Вымский волок, сама река Вымь, Вычегда, Двина, Сухона – и вот он, родимый Устюг!
1 октября 1483 года «судовая рать» Федора Курбского Черного и Ивана Салтыка-Травина возвратилась в Великий Устюг. «На Устюг пришли на покров», – заканчивает рассказ о сибирском походе устюжский летописец. Шесть месяцев продолжался поход, пройдено, по самым скромным подсчетам, более четырех с половиной тысяч километров. Масштабы поистине богатырские!
Военный успех похода был несомненный, оставалось Ждать его политических результатов. Ведь не только для того, чтобы наказать вогульского «князя» Асыку за набеги, ходила по сибирским рекам «судовая рать», в таком случае она могла возвратиться после победы у Пелымского городка.
Ждать пришлось недолго. В том же году, по сообщению летописца, «приходили к великому князю от вогульского князя Юмшана, Асыкина сына, бить челом об опасе [28] шурин его вогулянин Юрга да сотник его вогулянин Анфим». Согласие Ивана III на посольство было, конечно же, сразу получено: речь шла об установлении вассальной зависимости сибирских князей, в чем было заинтересовано Российское государство. И уже весной 1484 года в Москву прибыло представительное посольство. Этот факт зафиксирован несколькими летописцами. Составитель официальной Никоновской летописи сообщал, что «пришел к великому князю Юмшан, сын Асыкин, от вогуличей. Великий же князь Юмшана пожаловал и устроил его дань давать себе». Более подробно написал о посольстве устюжский летописец: «Пришли с челобитьем князья вогульские и югорские, вогульский князь Юмшан да Колпа, а сибирский князь Лятик, а югорский князь Пыткей, а большой князь югорский Молдан, того с собою наперед князь Федор Курбский привел». Вологодско-Пермская летопись подчеркивала, что посольство это было не от отдельных князей, пусть даже самых сильных, а от всей сибирской земли: «Приходили к великому князю бить челом вогулятин Пыткей с поминками с великим от князей кодских от Лаба и от Чангила и от всей земли…»
Формула договора не вызывает сомнений: все сибирские князья (имеется в виду, конечно, Западная Сибирь, присоединение Восточной Сибири относится к XVII веку) признали вассальную зависимость от России, обязались давать ежегодную дань. Иван III, по словам летописца, «за себя их привел и дань на них уложил». В дипломатических документах конца XV века титул «государя всея Руси» был дополнен словами: «великий князь Югорский, князь Кондинский и Обдорский». Западная Сибирь оставалась «под рукой» России и при великом князе Василии III. Германский посол Сигизмунд Герберштейн в двадцатых годах XVI века называл Василия III, в числе прочих титулов, и «великим князем Югорским», писал в своих «Записках о московитских делах», что из «Сибирской области» привозят в Россию беличьи шкурки, что жители «области Югра… выплачивают государю дань мехами», и все народы, живущие по реке Оби до самого устья, «считаются данниками государя московского», а «по берегам Оби и по соседним рекам в окрестности расположено повсюду много крепостей, властелины которых (как говорят) все подчинены государю московскому».
По-разному складывались русско-сибирские отношения впоследствии. В тридцатых – сороковых годах XVI века, когда казанские татары резко усилили свои набеги на русские земли в Поволжье и Приуралье и, по словам летописца, ходили «многими походами в многие лета», эти связи временно прерывались. Но после разгрома Казанского ханства в 1552 году в Москву поспешило сибирское посольство, полностью признавшее власть Ивана IV Грозного над Западной Сибирью. Этот факт тоже зафиксирован летописцем: «Пришли послы ко царю и великому князю из Сибири от сибирского князя Едигеря и от всей земли Сибирской, Тягриул да Паньяды, да били челом от князя Едигеря и от всей земли, чтобы государь их князя и всю землю Сибирскую взял в свое имя и от сторон от всех заступил и дань свою на них положил и дорогу своего прислал, кому дань собирать. И царь их пожаловал, взял князя их и всю землю во свою волю и под свою руку и дань на них положить велел. И послы… правду за князя и за всю свою землю дали на том, что им давать государю со всякого черного человека по соболю… И царь послал к ним посла своего и велел всю землю Сибирскую к правде привести и, черных людей переписав, дань свою сполна взять».
В грамотах иноземным государям царь Иван Грозный по праву именовал себя «всея Сибирские земли и Северные страны повелитель». Когда в 1557 году «пришел от Едигеря, князя Сибирского, посол Боянда, а привез дани семьсот соболей», то Иван Грозный счел такую дань недостаточной и «на сибирского посла опалу положил». В следующем же году новые послы от Едигера «привезли дань Сибирской земли сполна» и клятвенную грамоту «с княжею печатью», обязавшись «впредь ежегодно дань царю и великому князю с
