манифестаций, и забастовки рабочих на рубеже 1878–1879 гг. не прекращались. Вместо Мезенцева во главе Третьего отделения был поставлен Александр фон Дрентельн. Именно в годы его руководства террористам удалось внедрить своего человека, Николая Клеточникова, в самое сердце полицейского ведомства. Поставляемые им сведения о готовившихся операциях против подразделений «Земли и воли», а также об информаторах, которых полиция вводила в ряды террористического движения, обеспечивали прикрытие последнего и давали ему возможность развиваться в относительно безопасных условиях.
Генерал фон Дрентельн 13 марта 1879 г. направлялся в своем экипаже в сторону Зимнего дворца, когда среди бела дня молодой и элегантный кавалерист обогнал его и произвел выстрел в его направлении. То ли стрелок двигался слишком быстро, то ли не имел достаточно хорошего обзора, но ему удалось только разбить окно экипажа, тогда как шеф жандармов, невредимый, проследовал по намеченному маршруту. Всадник снова его нагнал, сделал еще одну попытку — столь же безуспешную — и скрылся. Исполнитель покушения назвался Мирским, по происхождению был поляком и, естественно, дворянином. Будучи осужден, он не вынес этого жребия и сделался осведомителем полиции, которая заботилась скорее о том, чтобы привлечь на свою сторону человека, способного стать ее проводником в хитросплетениях революционного движения, чем просто добиться правосудия.
Однако революционное движение сделало тогда шаг в новом направлении. Из всех высокопоставленных служителей монархии стремление убивать всего более касалось личности самого монарха. В апреле 1879 г. тридцатитрехлетний провинциал, сын санитара Александр Соловьев, ранее забросивший университетские занятия и принявший участие в «хождении в народ», подобно многим молодым людям своего поколения, прибыл в столицу и встретился с Михайловым, одним из корифеев революционного движения, чтобы невозмутимо сообщить ему о своем намерении убить императора. Он желал действовать в одиночку, без чьей-либо помощи, напомнив, что именно так тринадцатью годами ранее сделал Каракозов. В рядах «Земли и воли» разгорелась дискуссия о возможности проведения такой операции. Гольденберг, вынашивавший аналогичный замысел, был намерен присоединиться, но, поддержанный Михайловым, Соловьев одержал верх. Он будет действовать в одиночку, и, если задуманное ему удастся, все окажутся в выигрыше; если операция сорвется, никто не сможет обвинить в ее подготовке участников движения.
2 апреля 1879 г. в то время как император по обыкновению совершал прогулку в окрестностях дворца, внезапно появился молодой человек, выстрелил в него, сделал несколько повторных выстрелов в сторону начавшего убегать Александра II, но не достиг цели. Будучи схвачен полицией, он попытался принять яд, как это было условлено с Михайловым, но добиться своей смерти, как и смерти Александра II ему не удалось. Осужденный в специальном Присутствии Сената, он был приговорен к смерти и был публично повешен 28 мая.
Это неудавшееся покушение, единственной явной жертвой которого оказался сам исполнитель, принесло глубокие перемены в жизнь царя, страны и революционного движения. Как и выстрел Веры Засулич, выстрел Соловьева ознаменовал важную веху правления Александра II.
Что касается императора, то благодаря этому происшествию у него появилось ощущение, еще более усиленное мнением его близких, что его хранит Бог. Однако, несмотря на этот оптимистический вывод и отслуженный благодарственный молебен, Александр II с беспокойством наблюдал за развитием революционного движения. В архивах Третьего отделения содержатся две записки, в которых говорится о признательности, которую Александр II выразил жандарму, спасшему ему жизнь, но особенное внимание уделяется самому императору. Подготовленный для него рапорт о происшествии представляет собой детальное повествование, которое дополняется планом с отмеченным на нем маршрутом Соловьева и путем следования императора, что свидетельствует о желании царя быть в курсе всех деталей допросов и следствия в отношении террористов. В конечном счете справедливо говорить о наличии у него более глубокой обеспокоенности, чем в 1866 г. Самодержец осознавал, — о чем свидетельствуют документы полиции, — сколь радикальные перемены произошли в России.
Именно тогда стало ясно, что образ жизни Александра II после покушения не мог более оставаться таким, как прежде. Перемены прежде всего должны были коснуться порядка перемещений императора. Он любил прогуливаться вокруг дворца или в садах Летнего дворца. Но он был вынужден отказаться от дорогих ему привычек. Прогулок не стало меньше, но совершаться они должны были только в экипаже и в сопровождении надежного эскорта. Эти меры предосторожности распространялись и на приближенных к императору лиц. Еще одним следствием покушения, тяжело воспринятым всеми членами императорской фамилии, было решение монарха разместить свою вторую семью в покоях Зимнего дворца. Он имел обыкновение наносить ежедневные визиты Кате и своим детям, которые проживали неподалеку от дворца, и совершать с ними прогулки: отныне это стало невозможно. Он выделил им помещение на разных с императрицей этажах с тем, чтобы они не так часто попадались друг другу на глаза. Однако созданная таким образом ситуация носила скандальный характер, и мы к этому еще вернемся.
Что касается государства, то меры по безопасности были значительно усилены. В городах, в которых наблюдались волнения, было объявлено осадное положение. Были назначены три генерал-губернатора: Тотлебен в Одессу, Лорис-Меликов в Харьков, Гурко в столицу. Все трое участвовали в войне против Османской империи, имели прочную репутацию смелых и преданных императору людей и были наделены расширенными полномочиями. Также чрезвычайное положение, уже введенное в Москве, Варшаве и Киеве, было распространено на значительную часть территорий страны.
Сразу после происшествия Александр II не надолго отправился в Ливадию. Пребывание его там было характерным эпизодом из его двойной жизни, которая на тот момент уже практически не скрывалась. Александра сопровождала императорская фамилия, но с ним также находились Екатерина Долгорукая с детьми, которые путешествовали в отдельном вагоне. Император распределял время между двумя семьями. Покидая столицу, он возложил на чрезвычайную комиссию во главе с преданным ему Валуевым задачу подготовить развернутый доклад о развитии революционного движения, состоянии общественного мнения и предложить меры к исправлению крайне плачевного положения дел, о чем свидетельствовало покушение Соловьева.
Триумф терроризма
Однако именно внутри революционного движения покушение 1879 г. произвело наиболее глубокие перемены. Организация «Земля и воля» распалась. Среди ее бывших членов не было единства в выборе пути. По мнению некоторых из них, введение все новых реакционных мер требовало изменить взгляд на перспективы революционного движения. Перед тем как начать их осмысление, требовалось срочно сосредоточиться на пропагандистской работе, просвещать общество, готовить его к предстоящей борьбе. Другие «активисты» рассуждали совсем иначе и сделали противоположные выводы в связи с той жесткой политической линией, которой придерживался Александр II. Они полагали, что не осталось иного выхода, кроме разрушения политической системы, а для этого требовалось в первую очередь покончить с монархом.
Пока генерал-губернаторы организовывали облавы, увеличивали число арестованных и казненных, что было особенно характерно для юга, где движение нигилистов прочно укоренилось, революционеры вели споры о выборе общей стратегии. В середине июня 1879 г. они организовали тайный сбор в Липецке, небольшим городке Тамбовской губернии, в ходе которого Александр Михайлов, не так давно одобривший единоличные действия Соловьева, страстно отстаивал идею вооруженной борьбы против власти, конечная цель которой состояла в уничтожении последней. Почти все присутствовавшие на этом собрании целиком посвятили себя подпольной деятельности, став профессиональными революционерами. Они настаивали на том, чтобы дискуссия была продолжена в Воронеже, затем в Петербурге; конечная цель состояла не в достижении полного единства мнений, но в непосредственной разработке правил вооруженной борьбы.
Несколько голосов раздалось против того, что, по сути, представляло собой апологию террора: в их числе следует упомянуть прежде всего Плеханова, будущего отца российской социал-демократии. Он выразил свое негодование по поводу того, что террористическая деятельность являлась единственно
