Парадоксы Ахматовой не парадоксальны, как не смешны анекдоты, рассказанные с конца. «На самом деле он подумал… и поэтому сказал так:…» Она взахлеб перечисляет Исайе Берлину своих высокопоставленных друзей — как бы походя, как бы стоя высоко НАД, как бы предоставляя замереть от чудовищности такого сочетания — убийца ее лучшего друга — светски близкий ей человек, ему она подает руку — для поцелуя, щебечет: «Граф» и пр. — игра в фанты на костях. Мандельштам был слишком крупен для Надежды Яковлевны, его образ затмил плоть, даже жена в сверкающей ауре не нащупала тощее тельце, играла с ним в бисер, дала играться и Ахматовой…
Поцеловала руку, с провинциальным кокетством протянутую Ахматовой Алексею Толстому. О Ташкенте Ахматова не распространялась перед Берлиным. Пусть знает про «героизм» — и лучше без подробностей.
Биение себя в грудь Сергеем Есениным прошло Ахматовой незамеченным:
Как мы знаем, это очень немало, Есенин гордился этим справедливо, Ахматову это не задевало, более того — она была по другую сторону. Пару несчастных можно было бы и расстрелять. А статистика больших чисел в этом деле и вовсе была бы величественна. Ахматова не отказалась бы поиметь в пажах инфернальную фигуру. Толстого она очень любила, хотя он был причиной гибели ее лучшего друга. Рыдает (см. версию И. Берлина). Это не первый и не единственный комиссар, который помогал ей предавать сестер и братьев.
Анна Ахматова — обостренная совесть эпохи. Она очень строго судит — других. Особенно, конечно, женщин.
«Знаменитый салон должен был бы называться иначе… И половина посетителей — следователи. Всемогущий Агранов был Лилиным очередным любовником. Он, по Лилиной просьбе, не пустил Маяковского в Париж, к Яковлевой, и Маяковский застрелился».
Есть небольшая разница: всего лишь ИЗ-ЗА Агранова Маяковский застрелился САМ (если здесь вообще было «из-за», но вот «сам» — несомненно было), а Алексей Толстой ЛИЧНО застрелил Мандельштама. Такова, по крайней мере, версия Ахматовой.
После комиссаров пошла мелочь: шпионы.
Юзеф Чапский.
Бродский: Отношения с Чапским могли быть только осторожными. Ведь он, насколько я знаю, занимался контрразведкой у генерала Андерса.
Сэр Исайя Берлин.
Волков: В своих воспоминаниях Берлин настаивает, что шпионом он никогда не был. Но его рапорты из британского посольства в Москве вполне соответствуют советским представлениям о шпионской деятельности.
Бродский: Советским, но не ахматовским. Иосиф Александрович, а она что — их читала? чтобы сравнивать со своими представлениями или непредставлениями о шпионской деятельности? Хотя Ахматова, думаю, догадывалась о служебных обязанностях Берлина.
Не сомневаюсь. Похвальная небрезгливость.
Однако это все-таки ее страна, верно? «Не с теми я, кто бросил землю» и прочее. Она с теми, кто против нее шпионит.
О Цветаевой.
«Уверяю вас, Лидия Корнеевна, Марина про Сергея была отлично осведомлена».
Осведомлена-осведомитель-осведомительница… Все — осведомители.
И тут выходит Анна Андреевна Ахматова в белом фраке.
«ГЕРОИЗМ»
Я понял, что ее жизнь была какая-то уникальная. И на меня невероятное впечатление произвели ее гордость, героизм. Она была человек не добрый, не в этом дело. Очень умна, очень царственна.
Героизм Ахматовой, действительно один из столпов ее имиджа, сформировался во время войны. Она жила в Ленинграде и с первых же дней войны стала паниковать. Подробности ее двухмесячного «блокадничества» (ДО начала блокады), бегства (спецбегства), привилегий в пути и авторитетного (с отчетливым иерархическим лагерным душком) проживания в эвакуации в Ташкенте — подверглись неумолимому огероичиванию впоследствии. Люди не могли говорить о ней, не присочинив какую-нибудь героическую подробность.
Только потом узналось из устных и письменных рассказов Зои Борисовны Томашевской, в каком положении Анна Андреевна очутилась в осажденном Ленинграде. Пунин с Анной Евгеньевной, дочкой Ирой и внучкой Аней был эвакуирован вместе со всей академией художеств в Самарканд. Ахматова осталась одна в опустевшей квартире на Фонтанке. Томашевские взяли ее к себе.
Даже если у Томашевских была неправильная информация, Ахматова, когда оказалась у них, могла им спокойно все разъяснить, и никто из них не смог бы никогда, ни письменно, ни устно повторять эту клевету на Пуниных. Значит, эта клевета — не незнание, раз уже упоминаются и кто поименно, и куда, т. е. подробности — клевета исходила от самой Героини.
Пунины НИКУДА НЕ сбежали, СПАСАЯ себя, БРОСАЯ на произвол судьбы Ее.
Вот как было на самом деле.
В июле и августе 1941 года А. Ахматова как «неслужащая» привлекалась к общественным работам и дежурствам. Анна Андреевна, я и еще две-три женщины из нашего дома красили противопожарной смесью балки на чердаке Шереметьевского дворца. Обращения управдома к А. А. Ахматовой при вызовах ее на работу и дежурства неизменно сопровождались угрозами и хамством, которые Анна Андреевна с трудом выносила. Все это вынудило ее в конце концов перебраться в писательский дом (канал Грибоедова), здесь ее поддерживала семья Томашевских.
Воспоминания И. Н. Пуниной.
Ахматова рассказывала:
«Вы думаете, я хотела уезжать? — я не хотела этого, мне ДВА раза предлагали самолет и наконец сказали, что за мной приедет летчик. Все здесь ужасно, ужасно».
