Тот неловко развернулся на сиденье, замер, потирая затекшие пальцы:
– Можно понять тех, кто вышел из заключения. Моя не свобода длилась недолго, а какой веер ощущений! Их – длится годами... Разве они готовы принять свободу? Нет, только волю! Свою волю над другими и – унижение всех, кто слабее... Как жаль... Я умру. Я чувствую, что умру. И мои дети даже не узнают, каким я был! Словно меня не было вовсе! Плохо жить, ничего не воплощая. И мне уже не научиться.
– Прекрати кликушествовать, умник!
– Это тебя не касается, герой. Для тебя я – никто. Как и ты для меня.
Хотя... – Корнилов расхохотался, откинувшись на сиденье. – Ты можешь стать для меня всем, если застрелишь меня! Помнишь слова песни, герой? «Кто был ничем, тот станет всем!» Лучший способ стать самым значимым человеком в чьей-то жизни – это прервать ее! Сделаться палачом! – Нервный хохот прекратился так же быстро и неожиданно, как и начался: Корнилов закрыл исказившееся лицо ладонями, произнес сипло:
– Господи, как страшно, когда любой может стать твоим палачом!
Как страшно жить!
Корнилов сник примороженным папоротником; Олег даже подосадовать не успел на кумарно- неуравновешенное поведение визави, как тот вскинулся, сузил глаза:
– Почему ты меня развязал, герой?
– Я добрый.
– Врешь! Все люди злы!
– Тебе очень не везло в жизни, умник.
– А тебе везло, да? То-то ты катишь по ночному городу, не ведая куда и зачем! Ничего ты не найдешь, кроме пули! Покрытые кровью дороги ведут только в преисподнюю.
Глава 27
Черный, с тонированными зеркальными стеклами «крузер», громоздкий, несуразный, размерами походивший на школьный американский автобус, а колером – на католический катафалк, проплыл мимо величаво, словно в нем проследовал сам князь мира сего. Номера тоже были подобраны в масть: «число зверя».
– На обывателей этот гроб на колесах должен действовать устрашающе, а, умник? – весело спросил Олег Корнилова. – К какой категории тварей ты его отнесешь? К мастодонтам? Или – к жукам-скарабеям? Помнится, в Египте этих вдумчивых навозных чтили. Наверное, было за что. Нет, к ним никак.
Ответа Олег не услышал: вынужденный попутчик сидел бледнее тени, вжавшись в спинку кресла.
– У тебя, технарь, богатое воображение. Или тебя испугали цифры на этой «мыльнице»? И с кокаином нужно полегче, а то для тебя и пули не потребуется: сам с моста сиганешь!
– Гони... – с натугой разлепив побелевшие до синевы губы, произнес Корнилов.
– На Лысую гору? – иронично осведомился Олег.
– Куда угодно! Скорее... Они разворачиваются. За нами.
Олег бросил взгляд в зеркальце заднего вида: и правда, черный диплодок, исполнив сложный, но полный тяжкого изящества пируэт, действительно поехал за «фордом».
– И что такого? – прокомментировал Данилов. – Явно водила сигареты купить решил. Или – по бейсболке пассажирам: рожки прикрыть.
– Гони! – На этот раз выкрик Корнилова был истеричным, словно железкой скрежетнули по стеклу.
Впереди была рабочая окраина Княжинска, полная бетонных заборов, тупиков, сквозных ребер разоренных ангаров, брошенных, продуваемых всеми ветрами цехов недостроенных еще в советской пятилетке заводов. Дальше дорога уходила в хлипкий молодой бор.
– Куда ты правишь, герой? Если они нас догонят, «смерти героя» тебе не видать, тебя просто зажарят, как телячью тушу! И меня тоже!
– Старые знакомые? Друзья? Сослуживцы?
– Эдичка Сытин! И его жмуркоманда!
– Этим атлетам что, наше иноземное корытце глянулось?
– Им нужны мы! Вернее, ты! А меня заколют, как падаль – чисто за компанию.
– Так уж «чиста-конкретна» и заколют?
– Они не умеют по-другому! Это убийцы! – Корнилов сорвался на визг.
– А как хорошо рассуждал, умник!.. О смыслах и материях. «Убийцы». Я тоже не шахматный гроссмейстер. Все, не зуди под руку, абзац заученный!
– Нужно в центр, там...
– Заткнись. А то ведь и вправду догонят. Только раньше я тебя приколю.
Тупой авторучкой.
Корнилов вздрогнул, забегал глазами по панели, но никакой авторучки не увидел. Потом беспокойно глянул в зеркальце: фары «крузера» вырастали и виделись ему, наверное, в этот миг глазами жуткого ночного монстра. Инженер икнул, сполз в кресле.
– Сиденье не описай, умник. Авто дипломатическое.
Машины шли с одинаковой скоростью. В свете фар мелькали выхватываемые из тьмы щербатые бетонные ограждения, обрамленные сверху арматурой и неопрятно проржавевшей и висевшей кусками «колючкой», откуда-то доносился лай псов, в днище «эскорта» стучала выброшенная колесами щебенка, а порой и само днище жалобно взвизгивало, притираясь о низкие края разбитой дорожной ямы.
«Крузер» нагонял. Он шел ходко и мощно, как скоростной колесный танк, лишь щебень похрустывал под широкими протекторами.
Олег вытащил из-за пояса отобранный у Гриши «стечкин», сбросил «флажок» предохранителя, положил пистолет рядом.
– Ходко идут. И музычку, поди, слушают!
– Что вы сказали? – С перепугу Корнилов снова перешел на «вы».
– Молись, умник. Молись! Чтобы наша италийская профурсетка на здешних колдобинах колесо не утеряла!
– Все пропало... Нас списали. Я же говорил. Нас убьют. – Корнилов дошел до той стадии психомоторного ступора, когда смерть кажется спасением и единственным выходом. Олег всерьез заопасался, как бы его невольный попутчик не вывернул вгорячах руль и не направил авто в железобетонный забор.
– Что-то ты нервный, технарь. Куришь?
– Бросил.
– Можешь закуривать. Здоровью это уже не повредит.
Корнилов машинально кивнул, вытянул из брошенной ему на колени пачки сигарету, вставил в щель между плотно сомкнутыми губами, чиркнул колесиком зажигалки. Олег кивнул: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не икало под руку!
Дорога выровнялась, пошла в гору.
– Не боись, умник. Скоро трасса. А на большаке нашу кокетливую итальянку такой урод никак не догонит!
– Мы не уйдем... – прошептал Корнилов обреченно. – У этого «крузера» заказной движок. Разгоняет до ста двадцати.
Данилов присвистнул.
– Миль! – мстительно добавил инженер.
– Озадачил. Да это просто Шумахер какой-то! «Формула-один» на тропе носорога! Сколько там людей?
