понимаете?
Качество копии было никудышное, имена родителей в ней стерлись. Глория смогла понять лишь, что выдано свидетельство было в округе Сан-Диего 17 декабря 1946 года.
Ирвин протянул ей халат и перчатки:
— Он где-то здесь.
И они отправились на поиски трупа. Ирвин то и дело останавливался, заглядывал в карточку, которую прихватил из папки Iepyina, время от времени вскрывал наполненный гнилью мешок и говорил: «Не то». Он словно товар на витрине выбирал. Наблюдая за ним, Глория гадала, сколько же людей могло затеряться здесь. Она понимала, что рано или поздно наступает момент, когда свободного места больше не остается и самых старых жильцов приходится изгонять. Наверное, для немногих неудачников это хранилище было местом успокоения — наполовину временным, — которого они лишались, когда чья-то скука или вспышка учрежденческого невроза привлекала к ним, забытым по недосмотру, чье-либо внимание.
Пока продолжались поиски, запах стал казаться ей не таким уж и нестерпимым. Глория начала даже испытывать определенную гордость. Оказывается, она способна переваривать жуть в количествах гораздо больших, чем те, что могла предложить ей медицинская школа.
Мешок, содержавший Джозефа Геруша, оказался затиснутым в немыслимо узкую каморку, находившуюся на периферии их поисков. Ирвин произнес короткую речь о том, чего ей следует ожидать, о том, как это тяжело — увидеть любимого человека в таком состоянии, о некоторых распространенных реакциях на это зрелище и так далее.
— Ну хорошо, — торжественно произнес он, разрезая шпагат. — Приступим.
Впоследствии, вспоминая этот день, Глория поняла, что сильнее всего поразила ее в трупе Джозефа Геруша покрывавшая его плесень: заиндевевший, зеленый с белым пушок, которым порос серый ландшафт плоти. Геруша сильно походил на индейку, провалявшуюся забытой после Дня благодарения восемь недель на каком-нибудь холме. Живой, он был человеком не крупным, а постфактум еще и сократился в размерах. Все тело Джозефа Геруша претерпело усадку, от которой лицо его обрело выражение задумчивости, некой неизъяснимой мудрости, приберегаемой Природой для мертвецов.
Впрочем, первым, что она подумала тогда, было: что?
— Вы хорошо себя чувствуете, мэм? — Ирвин взял ее под локоть, положил другую ладонь ей на спину.
— Все в порядке. — Она повернулась к молодому человеку: — От чего он умер?
Ирвин заглянул в карточку.
— Официально? От печеночной недостаточности. Но если честно, от того, что просто умер.
Она подошла слишком близко, запах ударил ее, точно гарпуном. Покачнувшись, Глория отступила на шаг, в голове у нее все смешалось от смрада и окончательно запутавшей ее реальности Джозефа Геруша.
Известного ей также как Бэйк, бездомный обитатель мусорного бака.
Глава шестнадцатая
Она позвонила детективу Воскбоуну.
— Мисс Мендес, — сказал он. — А я как раз собирался звонить вам.
Они договорились о встрече на восточном конце Голливудского бульвара, в одном из ресторанчиков Маленькой Армении. Образовавшийся на Хайлэнд-авеню затор вынудил Глорию несколько минут любоваться прямоугольным шпилем церкви объединенных методистов с натянутым поперек него двадцатифутовым транспарантом, призывавшим помогать жертвам СПИДа. Вооруженные фотоаппаратами туристы осаждали «Китайский театр Граумана» и «Аллею славы» в чреватых галлюцинациями надеждах узреть какую-нибудь знаменитость и наскакивали, чтобы сфотографировать ее, командами численностью человек в сорок на какого-нибудь ошалевавшего от такого переплета бедолагу, который неизменно оказывается техником студии звукозаписи, впервые за последние три дня надумавшим погреться на солнышке. Зевающий динозавр торчал из крыши музея «Верь не верь», выбирая себе на поживу кого- нибудь из числа проституток, еще не приодевшихся для вечерней работы, и сайентологов, выбежавших на улицу, чтобы покурить, — и находя их слишком тощими, непригодными в пищу.
Воскбоун уже держал наготове перо и блокнот.
— Привет, — сказала Глория и загадала: а ну как он и это запишет.
Не записал. Она сходила к стойке и вернулась с тарелкой чечевичной похлебки и лавашом.
— Вы ничего не хотите? — спросила она.
Воскбоун поднял, чтобы показать ей, стакан воды.
Ну да, подумала она, у него же питание от батареек.
— Вы хотели спросить меня о чем-то, — сказал Воскбоун.
— По-моему, это вы хотели меня о чем-то спросить.
— Этим мы займемся через минуту, — сообщил он.
Глория занялась похлебкой.
— Мисс Мендес.
Она, вытерев губы:
— Да?
— Какой у вас возник вопрос?
— Не вопрос, — ответила она. — Скорее, небольшая история.
— Ладно.
— Однако я думаю, что начать нам лучше с вас.
Она отломила кусочек лаваша. Воскбоун провел ладонью по своим устрашающим щекам.
— Угу. Хорошо. Свидетельство, которое вы нам передали? Какая там дата смерти стоит?
— Точно не помню. Середина июля.
— Двадцать второе.
— Если вы это знаете, — сказала она, — то зачем спрашивать?
— Из Мексики в Лос-Анджелес вы вернулись когда?
— Вот это я помню хорошо. В Мексику я поехала утром двадцать шестого, вернулась на следующее утро. Отсутствовала чуть больше суток.
— Угу, — произнес Воскбоун.
— А в чем дело-то?
— Мистер Перрейра был тогда уже мертв.
Глория округлила глаза:
— Полагаю, что да.
Воскбоун сунул руку в свой кейс, вытащил папку и, открыв ее, показал Глории документ:
— Это последний отчет, направленный мистеру Перрейра Калифорнийским федеральным банком. Датирован он августом, то есть после автокатастрофы тогда прошел уже месяц, и содержит описание всех операций, какие производились со счетом мистера Перрейра с двадцать восьмого июня по двадцать восьмое июля.
— Ладно, — сказала Глория.
— Как видите, мистер Перрейра перед самым отъездом снял со счета деньги. Тысячу восемьсот долларов. Предположительно, он собирался использовать их во время поездки.
— Наверное.
— Деньги, вообще-то говоря, не маленькие. — Пару секунд Воскбоун молча смотрел на нее. Затем откашлялся. — И тем не менее. На счету осталось восемь тысяч сто семьдесят шесть долларов. Видите?
— Вижу, — ответила она.
— Я, однако, другое понять затрудняюсь.
Он ткнул пальцем в середину страницы.
