Зной

Фахардо изобразил отеческое благодушие:

— «О, поезжай туда, Тито, такое прекрасное место, там, ду-ду-ду, молоко и мед. Земля нашей семьи. На протяжении жизни многих поколений кто-нибудь из наших непременно орошал ее своей мочой. Там все нас знают. Дамы на улицах кланяются, когда ты проходишь мимо, всем известно твое имя, и все тебя уважают».

Он изобразил карикатурную улыбку.

— Теперь я вижу это каждый божий день и в полной красе. — Он обвел рукой подгнившие стены кинотеатра: — Разве это не фантастика, сеньора? Посмотрите, как сияют светильники. Вслушайтесь в шум на улицах — это горожане спешат на рынок. Муниципалитет что ни день устраивает парады, вы заметили? Даже если льет дождь, все равно устраивает, — потому что дождей у нас не бывает.

— Если вы знали, что здесь так плохо, зачем же вернулись?

— Элизе хотелось выбраться из города. Она считала, что его грязный воздух вреден Пилар. И правильно считала. Вы когда-нибудь были в Мехико?

— Не была.

— В конце дня я сморкался, — сказал Фахардо, — и видел в платке черные сопли, как будто у меня в голове фонтан нефти забил. А дочка больна муковисцидозом. Один мой друг работает у конгрессмена. Вот он и раздобыл мне эту работу — за небольшое вознаграждение.

— Разве нельзя было найти место получше?

— Получше? Где? Да лучше Агуас-Вивас и нет ничего на свете. Мой отец…

Фахардо поискал подходящее слово.

— Это мой отец, — заключил он.

— Но ведь, увидев, что здесь и как, вы же могли уехать отсюда.

— Вы не понимаете. Только-только приехав, я подумал: какое чудесное место. Я оглядывался вокруг и видел все, что описывал отец. Безумие, конечно, но так оно и было. Я разукрашивал эту помойку его враньем. Знаете, как картину вешают, чтобы прикрыть дыру в стене.

Он допил остывший кофе, поставил чашку на стол, оттолкнул от себя.

— Послушайте, — сказал он. — Давайте-ка мы — вы и я — забудем, после того как поговорим, об этой истории.

— Ну, это от вас зависит, — сказала Глория. — От того, что вы мне поведаете.

Пауза.

— Ладно, — согласился Фахардо и продолжил свой рассказ.

Немногим больше года назад Карлос Маргэйн приехал, чтобы пожить какое-то время у Teniente и его жены, как делал обычно, оставаясь без денег и без работы. Что случалось нередко, поскольку он был актером.

— Вернее… собирался стать актером, — сказал Фахардо. — Какое-то время он проучился в Национальном институте изящных искусств. Потом поехал доучиваться в Соединенные Штаты, провел там год в университете. Думаю, в дорогом. Массачус — это как, дорого?

Ответа Глории он дожидаться не стал:

— Уверен, что дорого, иначе бы Карлос туда не поехал. Ему по душе только то, что дороже всего. У него богатые родители.

— А как же ваша семья? — спросила Глория. — Образование, которое получили вы, тоже, наверное, не дешево стоило.

— Когда работаешь стражем порядка в дыре вроде этой, деньги на тебя дождем не сыплются. А мои дядя с тетей — самые прижимистые люди, каких только видел свет.

Впрочем, в детстве мы с Карлосом дружили. Часто играли вместе. К актерству своему он никогда всерьез не относился. Он не любит работать. Звание актера позволяет ему бездельничать, именуя это подготовкой к роли.

При последнем приезде Карлоса, рассказывал Фахардо, выяснилось, что у того серьезные неприятности. Родители решили наконец избавиться от бессмысленной статьи расходов и перестали посылать ему чеки.

— И поделом, — сказал Фахардо. — Ему как-никак тридцать три года.

— Правда?

— А вам он что наговорил?

— Что ему сорок один. Я еще подумала, что выглядит он для своих лет очень молодо.

— Для его тридцати трех он выглядит староватым. Пьет много. Ему дважды ломали нос в пьяных драках. И сукин сын становился от этого только красивее, но, правда, его заслуги тут не было.

В этот раз Фахардо согласился приютить Карлоса на две недели. А после того, как тот просидел перед телевизором два с половиной месяца, начал обзванивать родственников в надежде, что кто-то из них согласится дать Карлосу кров. Он был не просто непрошеным гостем, он становился опасным.

— Сколько мы его ни упрашивали, — сказал Teniente, — он продолжал курить в доме. Как-то раз я попросил его дать Пилар лекарство. Первые два раза он пропустил, потому как забыл, а потом вкатил ей тройную дозу. Она чуть не умерла. Но… — шутовской смешок, оскорбляющий само понятие смеха, — но ему же невозможно сказать «нет». Он позволяет себе поступки, способные привести в ярость любого нормального человека. Безобразные. А следом произносит нечто чарующее или трогательное — смотря по ситуации, — и ты забываешь даже причину, по которой сходил с ума от злости.

Когда мы были детьми, он выбросил из окна кошку одного нашего приятеля. Мать мальчика позвала к себе Карлоса, собираясь отчитать его, а он убедил бедную женщину, что пытался помешать кошке покончить с собой. На следующий день она прислала ему записку со словами благодарности.

Меня и мою жену он попросту эксплуатировал. Сбивал нас с панталыку, рассказывая каждому разные версии одного и того же события. В результате мы с ней начинали ругаться — каждый винил другого в том, что тот дал Карлосу неверные указания. А Карлос тем временем отправлялся смотреть телевизор. Я понимал, что происходит, сеньора, но сделать ничего не мог. Уж больно убедительно он все расписывал.

— Я знаю, — сказала Глория.

К исходу третьего месяца Фахардо решил, что от Карлоса пора избавляться. И прямо сказал ему: уезжай.

— Он встал на дыбы. Разозлился до чертиков. Заявил, что нравится мне это или не нравится, но он наш гость. Мало того, он теперь и пальцем не шевельнет, чтобы помочь нам по хозяйству, потому что каждая его попытка в этом роде только злит одного из нас.

— Но почему вы просто не вышвырнули его? — спросила Глория. — Вы же полицейский.

— Вот и Элиза то же самое говорила.

— Так почему же?

— Он мой двоюродный брат, сеньора.

— И что?

Фахардо поджал губы:

— Я считал, что самое лучшее — найти ему работу Это позволило бы нам освободиться от него, да и доить он нас перестал бы. Мне требовалось окончательное решение этой проблемы, сеньора. А вышвырни я его, он все равно вскоре вернулся бы.

— Но в конце-то концов, вы же не обязаны были отвечать за него, — сказала Глория.

— Я уже говорил вам, сеньора, мы с ним близкие родственники. Когда ему нужна помощь, он обращается к моей семье. А кроме того… — Фахардо замялся. — Карлос обставил все так, что я вроде как и обязан нести за него ответственность. Он решает приехать к нам, и дальше я становлюсь бессильным. Ну а спорить с ним бессмысленно, сеньора.

И Фахардо, стиснув чашку, прибавил:

— Он необычайно злопамятен.

Впервые со вчерашнего вечера Глория почувствовала, что правильно сделала, спустив курок.