Джихад. Экспансия и закат исламизма

после октябрьской войны 1973 года и до 1989 года в значительной степени определялось политической [пропуск стр. 196, 197].

В европейском исламе этих лет исламистская интеллигенция была представлена студентами из стран мусульманского мира. Некоторые из них посвятили себя проповеднической деятельности и прозелитизму, но им было трудно перетянуть на свою сторону иммигрантов-рабочих или безработных, с чьим жизненным опытом они не были знакомы. Первое поколение испытывало тяжесть эмиграции и ее последствий. После 1973 года оно жило под постоянной угрозой сокращения рабочих мест «синих воротничков» (разнорабочих) и было озабочено тем, как дать образование своим многочисленным детям, впитывавшим культуру, практически непонятную их родителям. В религиозном плане для этого поколения пиетистские формы ислама были более привлекательны, нежели активисты, выступавшие за исламское государство, поносившие как безбожников правителей своих стран и представлявшиеся источником всевозможных беспорядков.

Положение изменилось в 1989 году с выходом на сцену поколения ассимилированных в европейской среде и достигших зрелости детей из семей иммигрантов. Это поколение столкнулось с многочисленными социальными трудностями. Доступ на рынок труда был им перекрыт, к тому же нельзя сказать, чтобы они очень блистали успехами в школе. Впервые на европейской земле в этой среде стало проходить становление неимущей городской молодежи мусульманского вероисповедания. Молодые люди будут более внимательно, нежели их родители, прислушиваться к речам радикальных исламистских активистов. Последние — студенты из стран Магриба, Ближнего Востока, Турции, Индии, Пакистана — находились в том же возрасте, располагали богатым интеллектуальным капиталом, хорошо владели языком и прекрасно знали обычаи и нравы своих стран. Хотя дети иммигрантов имели о них весьма смутное представление, тем не менее они слушали с огромным интересом рассказы о родине предков, с удивлением открывая для себя в некоторых деталях повествования знакомые им с детства истории, свидетельствовавшие об общности их генеалогических корней с покинутой родиной. Успех исламистской идеологии в молодом поколении объяснялся также несбывшимися надеждами 80-х годов. Во Франции движение «СОС-расизм», стремившееся собрать под едиными антирасистскими знаменами все молодежные течения, использованное, кстати, президентом страны Франсуа Миттераном для подрыва позиций Национального фронта и раскола коалиции правых сил, оставило после себя лишь воспоминания о ярких выступлениях, лишенных, однако, социального наполнения. Движение «бёров» (на жаргоне «верлан» — перестановка слогов reubeu, «араб»), пытавшееся сформировать особое самосознание молодых французов магрибинского происхождения на базе их двойной культурной принадлежности, быстро обнаружило свою ограниченность, способствовав в первую очередь возвышению «бёржуа-зии» — узкого слоя образованной элиты. Фактический провал этих инициатив оставил у многих «младших братьев» — «дружков» движения «СОС-расизм» и «бёров» чувство горечи и разочарования в концепциях создания новой идентичности, которые отдавали предпочтение принятию ими ценностей французской культуры и ставили ислам на последнее место.

В складывавшихся условиях, благоприятствовавших исламистской даава, ассоциации, связанные с движением «Братьев-мусульман», пакистанской «Джамаат-и ислами» и турецкой «Рефах партией», действовавшие в Европе, приспособили свою идеологию к запросам неимущей городской молодежи, которая казалась им уже созревшей для прозелитизма. Этим объяснялся расцвет пропагандистской литературы на французском, английском, немецком и других языках, на которые переводились проповеди, читавшиеся в мечетях, брошюры с текстами Сайида Кутба и Маудуди. Всё это контрастировало с предыдущим десятилетием, когда языки стран происхождения были главным средством распространения исламистских идей. Кроме того, до 1989 года европейские государства были объявлены исламистскими движениями «заповедной» территорией: эти страны служили всего лишь местом вербовки активистов и сторонников, которые должны были вернуться в свои страны, чтобы вести единственную стоящую борьбу — против безбожных режимов. Было сделано всё, чтобы избежать конфликта с местными властями. Высылка из страны активистов-хомейнистов, попытавшихся спровоцировать беспорядки в среде иностранных рабочих в начале 80-х годов, стала ярким свидетельством того, что соотношение сил было явно не в пользу исламистов. В европейском исламе социальный план проповедничества был отделен от политического. Благотворительная деятельность, помощь нуждавшимся, моральная поддержка, то есть все проблемы повседневной жизни были возложены на религиозные группы и аполитичные братства, поддерживавшиеся в своей работе консульствами и «официальными» имамами, которые организовывали курсы по религиозному воспитанию детей иммигрантов. Исламистские же движения занимались вербовкой кадров для идеологической борьбы против алжирского, марокканского, тунисского, турецкого правительств, а также против индийского присутствия в Кашмире, но остерегались оказывать какое-либо давление на власти стран пребывания.

Таким образом, первые поколения европейской молодежи мусульманского вероисповедания коренным образом изменили ситуацию. Их родители, в большинстве своем так и не сумевшие вжиться в новую, чуждую для них культурную среду, зачастую несли на себе груз пережитков колониальной эпохи. Напротив, их дети стали поколением, уверенным в себе и в своих силах, способным отстаивать свои права, различать врагов, добиваться своих целей в странах, гражданами которых они являлись и на языке которых говорили. Во Франции, Англии и Германии на образование, юстицию и полицию возлагалась вина за отчисление из школ, проблемы доступа на рынок труда, слишком частые задержания «за внешность» и т. д. Эти проблемы уже поднимались антирасистскими организациями в 80-х годах, однако к концу десятилетия они встали с особой остротой, так как к концу десятилетия антирасистское движение утратило свой престиж, а новые поколения становились все более многочисленными. Исламистская интеллигенция устремилась в эту брешь. Расставшись со стратегией «неприкосновенности» Европы, исламисты решили вторгнуться на европейское политическое пространство, взяв на себя роль выразителя интересов неимущей городской молодежи, которую они по этому случаю назвали «исламской общиной». Смена стратегического курса подкреплялась теоретическим обоснованием: если мусульмане являются гражданами европейских государств, то эти страны уже нельзя более причислять к категории дар аль- ахд, то есть «территории договорного мира». В исламской доктрине этот термин служит для обозначения той части дар аль-куфр («территории безбожия», антипода дар аль-ислам), на которой верующие могут жить спокойно. В давние времена дар аль-ахд охватывал территории, правитель которых подписывал мирный договор с повелителем правоверных: последние — торговцы, путешественники, моряки — могли мирно предаваться здесь своим занятиям. В пределах дар аль-куфр дар аль-ахд противопоставлялся дар аль-харб(«территории войны»), на котором мусульмане обязаны были вести джихад. На протяжении 80-х годов только представители ливанской «Хизбаллах», совершившие ряд террористических актов в Париже в 1985 и 1986 годах, действовали так, будто Франция являлся частью дар аль-харб. Большинство же исламистов, обосновавшихся в Европе, вплоть до конца 80-х годов рассматривали ее территорию как дар аль-ахд. Следовательно, на «территории договорного мира» не подобало требовать применения законов шариата, поскольку правитель этих земель являлся кяфиром, «безбожником». Таким образом, исламистские организации, выступавшие от имени «общины», не могли действовать в данных условиях. В 1988 году они объявили Европу территорией дар аль-ислам, так как проживавшее там многочисленное мусульманское население обрело гражданство европейских государств. Мусульмане могли объединяться в этих странах в исламские сообщества, практиковавшие законы шариата и имевшие полное право на политическое представительство.

В Германии, Великобритании, Нидерландах эволюция исламистской доктрины не вызвала заметных изменений: каждое из этих государств, согласно конституционным законам, предоставляло этническим «меньшинствам» право на самоорганизацию в сообщества, даже поощряло их к этому. В Германии, где законы о натурализации делали чрезвычайно затруднительным получение гражданства турком, даже если он родился и получил образование в этой стране, общинная логика служила компенсацией за отказ в общественной интеграции, даваемой предоставлением гражданства. Не имея шансов стать немцами, эти люди были тем более вынуждены вести замкнутый образ жизни, говорить только на родном языке, покупать продукты в «этнических» магазинах, устраивать пикники в общественных парках и заставлять своих женщин ходить в платках. Множа проявления своей «инаковости», это население усиливало позиции