Джихад. Экспансия и закат исламизма

праздновании Айватовицы — древнего ритуала паломничества, исламизированного братствами, который, будучи далеким от правоверия в его салафитском и исламистском понимании, символизировал самобытность мусульманской Боснии и свойственный ей плюрализм. В партийных журналах можно было встретить тексты, призывавшие к реисламизации государства и настаивавшие на исламских моральных нормах в духе «Исламской декларации» 1970 года. Но сам президент, не отказываясь от прошлых убеждений, не переставал делать публичные заявления, выдержанные в духе политического реализма. Он сознавал, что создание исламского государства или любая попытка введения шариата натолкнулись бы на сопротивление масс избирателей и тем самым подорвали бы власть ПДД. Хотя круг основателей партии сохранял исламистские убеждения, контролируя ключевые сферы государства и идеологии, скорее общество изменило облик партии, нежели ей удалось изменить его в сторону исламизации. Далее мы увидим, что во многом аналогичный процесс произошел и в турецкой исламистской партии, вхождение которой во власть — сначала муниципальную, затем общенациональную — заставило ее частично отказаться от своей первоначальной доктрины и превратило ее в инструмент реализации политических амбиций религиозных средних слоев. В Боснии партийные догматики выставили себя на посмешище, развернув кампанию против Деда Мороза как неисламского символа. Энее Карич, мусульманский интеллектуал, выпускник сараевского медресе, переводчик Корана, одно время занимавший пост министра культуры и ныне близкий к X. Силайджичу, следующим образом описывал состояние плюралистического и демократического боснийского мусульманского общества, в котором никто не мог в политических целях провозглашать себя истинным мусульманином, отказывая в этом остальным: «Босния находится на европейской земле, и очень важно, что боснийские мусульмане с давних пор и до сегодняшнего дня принимают принцип практики и исповедания ислама в гражданском обществе и гражданском государстве». Карич считал, что эта религия должна была иметь возможность развиваться без «всякого диктата относительно того, каким должен быть «правильный ислам»», который «никогда не станет ни чьей-либо собственностью, ни инструментом в руках политиканов, использующих его в своих эгоистических или мирских целях».[277] При всем идеалистическом оттенке этих высказываний можно констатировать, что росток исламизма, который, казалось в 1992 году, будет подпитываться международной динамикой, через три года завял, не принеся плодов, отторгнутый боснийским обществом. В 1995 году большой сезон джихада закончился повсюду. Его неудача в Боснии станет лишь прелюдией к алжирскому и египетскому фиаско, которое случится двумя годами позднее.

Глава 5 Вторая Алжирская война: логика резни

В тот год, когда разразился конфликт в Боснии, в Алжире началась новая гражданская война, в которой исламисты сыграли основную роль. В 1992–1997 годах страну терзали чудовищные по жестокости и дикости столкновения, жертвами которых стали более 100 тысяч человек. Война началась после государственного переворота в январе 1992 года, прервавшего парламентские выборы, которые должны были принести победу Исламскому фронту спасения. Наряду с боями между алжирской армией и исламистами, окопавшимися в народных кварталах или ушедшими в партизаны, война ускорила процесс размежевания внутри движения, начатого ИФС. В нем всё более явно расходились позиции набожной буржуазии и неимущей городской молодежи. Буржуазия, шедшая в основном за руководством распущенного ИФС, отдала свои симпатии его «вооруженному крылу», Исламской армии спасения (ИАС), затем — «умеренным» исламистским партиям, в частности партии «Хамас», основанной Махфудом Нахнахом. С 1995 года, по мере военных успехов, режим пытался перетянуть на свою сторону эту набожную буржуазию, заинтересовывая ее приватизацией и переходом к рыночной экономике. Что касается неимущей городской молодежи, то в массе своей она поддерживала разрозненные боевые группы, которые стали известны под названием Вооруженной исламской группы (ВИГ). Признававшая лишь тотальную войну против власти, враждебная любой идее перемирия или компромисса, ВИГ создала вокруг ядра бывших членов Вооруженного исламского движения, которым в 1982–1987 годах руководил Мустафа Буяли, и бывших «афганских арабов»-алжирцев исключительно воинственное «салафитско-джихадистское» движение. В 1994 году оно потеснило группы, верные ИФС, и привлекло в свои ряды многочисленных «хиттистов», а также интеллектуалов, ушедших в подполье. Возглавляемая сменявшими друг друга «эмирами», каждому из которых было не более тридцати лет и которые выросли с оружием в руках, ВИГ в конце концов лишилась народной поддержки. В 1995 году она перенесла терроризм во Францию и закончила резней гражданского населения в пригороде Алжира осенью 1997 года, в момент, когда ИАС провозгласила «одностороннее перемирие» с властями. Поражение ВИГ стало поражением радикализированной беднейшей молодежи и шедшей за ней «салафитско-джихадистской» интеллигенции. Оно лишило движение в целом его народной «составляющей», отныне разгромленной и не способной мобилизоваться, как она это сделала в 1989–1991 годах, создав тогда для ИФС ту критическую массу, которая позволила ему завоевать улицу и одержать верх у избирательных урн. Поэтому к моменту окончания гражданской войны алжирские власти сумели сохранить контроль над политической ситуацией и оказались способны привлечь на свою сторону — на своих условиях — набожные средние классы, которые были предрасположены к компромиссу с режимом, не угрожая его всевластию.

Однако после окончательного поражения алжирских исламистов в 1996–1997 годах стало ясно, что стратегия джихада лишилась всякой народной поддержки и выродилась в саморазрушительный терроризм. Прежде, особенно в 1994–1995 годах, насилие достигало такой степени, что государство уже не могло противостоять исламистам. Некоторые наблюдатели, в частности в США, уже говорили об Алжире как о «будущем фундаменталистском государстве».[278] Как казалось, многие факторы свидетельствовали о том, что дело движется именно к такому результату: разочарование большинства избирателей, проголосовавших за ИФС в декабре 1991 года; сочетание двух традиций джихада (местной, в лице Буяли, и вернувшихся в страну «афганцев»); свежая память о войне за независимость с ее партизанскими отрядами и победой «полковников», силой захвативших власть в 1962 году; наконец, ярость огромных масс молодежи, полной решимости расправиться с «ворами» у власти. Руководители исламистских движений и их противники в мусульманском мире пристально следили за развитием алжирского конфликта. Каждый противостоящий лагерь страстно желал победы своим сторонникам, каждая удача воспринималась как успех собственного дела. В Египте, где волна терроризма захлестнула юг долины Нила и где радикальная «Гамаа исламийя» обменивалась посланиями солидарности с ВИГ, алжирская проблема вызывала самое пристальное внимание. Во Франции, где проживали многочисленные выходцы из Алжира и связи которой с этой страной после 130 лет колониального господства оставались очень тесными, гражданская война вскоре перестала рассматриваться как вопрос внешней политики в Средиземноморье, превратившись в вопрос внутренней жизни. После убийств французских граждан в Алжире и последовавших вслед за этим полицейских мер против алжирских боевиков-исламистов во Франции ВИГ перенесла боевые действия на французскую территорию, угнав в декабре 1994 года самолет авиакомпании «Эр Франс» и совершив серию терактов летом и осенью 1995 года. Остается еще много вопросов относительно того, кто конкретно нес ответственность за терроризм и был причастен к операциям, которыми завершилась кровавая сага ВИГ. Проиграв в военном отношении, запятнав себя неимоверными жестокостями, последняя политически ослабила исламизм в целом, прежде всего в Алжире, но также в остальном мусульманском мире, где этому движению пришлось затратить много сил и времени, чтобы отмежеваться от своего наиболее экстремистского ответвления. Алжирское поражение вынудило движение перейти к оборонительной тактике (за исключением самых радикальных групп), что резко контрастировало с его наступательным оптимизмом 80-х годов. Интеллектуалы, близкие к набожным средним классам, были вынуждены изменить идеологическую риторику, чтобы успокоить общество. Они стали ссылаться на необходимость демократизации, что отдалило их от экстремистов, но усилило внутренние разногласия. Таким образом, алжирская драма 90-х годов имела огромный резонанс даже за пределами страны, в которой она разыгралась. Тем важнее более подробно остановиться на ее завязке.

Когда 13 января 1992 года электоральный процесс был «приостановлен», согласно использовавшемуся тогда эвфемизму, многочисленные мелкие радикальные группы, рассматривавшие