Обычно я не веду здесь важных разговоров, но кандидаткам нечего делать на нижних уровнях, поэтому пойдём на компромисс: разговор будет не очень серьёзным, но достаточно лю-бо-пыт-ным.
Она откинула назад распущенные волосы, и Ольга вскрикнула – мёртвый Жакоб сидел на своём месте.
– Девочка моя, вот уж не ожидала от вас такой… простоты.
На правое плечо опустился вполне живой сычик и просвистел своё дьюу-дьюу.
– Это – Жакоб Второй, это – Жакоб Третий.
А мертвецов я пока оживлять не научилась.
– Зато вы их, кажется, умеете делать. Ваш чаёк едва не свёл меня в могилу.
– Мой?! Это наша Лариса такая затейница, а мне, знаете ли, не до баловства. Присаживайтесь, – и она указала на диван у стены, дерматиновый, будто из районной поликлиники.
Ольга с изумлением разглядывала Елену, не узнавая: куда более раскованные манеры, вольная лукавая речь – вместо чопорной настороженной сдержанности, к которой она успела привыкнуть за месяц. При этом Елена перестала ощущаться чуть ли не ровесницей, как прежде, а превратилась в даму, не взрослую даже, а древнюю. Из тех, что, услышав глупость, не раздражаются, а начинают улыбаться. Это свойство молодых – злиться на неумных собеседников. Мудрые существа используют чужие промахи, как в айкидо – энергию атакующего, себе на пользу. Или просто умиляются, вспоминая себя, но вечность назад.
Комната, где происходил разговор, выглядела случайной: обстановка безлична, как в дешевой гостинице, ничего интересного, всё очевидно с первого взгляда – здесь не живут.
Угадав вывод, Елена пожала плечами:
– Незачем устраивать под себя одну комнату, если в твоём распоряжении целый дом. Гораздо больше удовольствия я получила, когда мы с Машей Панаевой придумывали вашу спальню.
– Спасибо вам за неё, кстати. Встряхнуло.
– Ах, нетрудно стать волшебником, когда имеешь дело с людьми, воспитанными в советское время. Если мама работала в магазине – одни характерные воспоминания об интерьерах детства, если дедушка был кабинетным учёным – другие.
– Ну уж не до такой степени всё было одинаково.
– Да, но достаточно одного совпадения, чтобы запустить цепочку ложных воспоминаний. Тогда уж если делали вещь, то в миллионе экземпляров. Например, почти в каждой семье на новогодней ёлке был стеклянный домик. Знаете, почему именно он? Домик казался необычным в отличие от простых шаров и сосулек, и его покупали «за оригинальность». В итоге был у всех. И в наборы украшений он всегда входил. Прибавьте книжку Цыферова про слонёнка, красную круглоглазую неваляшку, тетрадь в узкую линейку с правилами октябрят, и всё – и девяносто процентов советских детей узнают и вспомнят то, чего и не было.
– Но зачем это в моём случае? Я вроде тоски по прошлому не испытываю.
– Мне просто хотелось, чтобы вам было уютно. И, – она изобразила скромною фею, – так приятно удивлять!
– Какая прелесть. А Катю вы мне подсунули тоже с целью удивить?
– И порадовать. Вам ведь нужна подруга на первых порах.
– Да, и Алёшу заодно порадовали.
– Мы проанализировали причину вашего отказа и пришли к выводу, что этот человек мешает.
– Вам?
– Вам. Если бы он мешал нам, мы бы его иначе устранили.
– Уй, какие грозные!
– Шучу, Оля. И, заметьте, я даже не извиняюсь за так называемое вмешательство в личную жизнь.
– Чего уж там.
– Он стоял на вашем пути к совершенствованию, но сманить его оказалось проще простого.
– Не спорю. Как мы сегодня выяснили, у вас есть разные методы воздействия, но и льстить себе не стану – Алёшу не обязательно было опаивать, чтобы увести.
– А вы его любили?
Ольга задумалась.
– Пользуясь терминами моей юности, я влюбилась. То есть я о нём много думала, искала встреч и очень огорчилась, когда он меня бросил. Лет десять – пятнадцать назад назвала бы это любовью и, возможно, даже раздула бы её из того, что чувствую. Но сейчас я в состоянии отложить переживание до лучших времён, когда возникнет желание им насладиться или написать о нём. Не очень-то похоже на любовь. Но я честно старалась ему понравиться, жаль, что Катя, с её косточками, оказалась привлекательней.
– Ах, дело не в физиологии – не только и не столько. Вы предпочли попридержать эмоции, а она на них сыграла. Этому у нас тоже учат.
– После Дня Клятвы?
– О да.
Ольга воскликнула с фальшивым воодушевлением:
– Давайте, давайте же поговорим об этом! – Она потихоньку начинала злиться. Разговор шел не совсем так, как предполагалось.
– Давайте! – не менее фальшиво обрадовалась Елена и продемонстрировала немедленную готовность к диалогу, подкатившись на кресле поближе к дивану.
– Вы прекрасны, Елена. Скажите мне попросту: магия существует?
– А что я должна ответить, чтобы вы согласились остаться с нами?
– Правду.
Елена огорченно вздохнула и чуть отодвинулась вместе с креслом:
– Не могу вспомнить…
– Ну, неважно. Правды не существует. Это условное понятие, используемое для обозначения приблизительного соответствия реальности нашим представлениям о ней. Истина одномоментна. За секунду до и через секунду после это уже «не совсем то».
– Мадам, а без воды?
– Оля-Оля, вот всегда так: говоришь по-настоящему важные вещи, а их нетерпеливо пропускают, ожидая, когда же самое главное, «да» или «нет». А побеждает, Оля, тот, кто слушает паузы.
– Как не стыдно кормить детей пустословием.
– Оля-Оля. Меня оскорбляет неточность, вялый дилог, реплика ради реплики. Я всё-таки редактор. Поэтому слушайте сейчас.
Голоса она не повысила, но атмосфера сгустилась столь явно, что вроде бы даже освещение изменилось. «Интересно, у неё в кресле кнопочка или меня чай не отпускает?»
– Мы можем управлять сознанием читающего. Мы можем сделать так, что тысячи женщин заплачут или засмеются, обнимут своих любовников этой ночью или прогонят. По нашему слову они поднимутся и совершат ряд определённых поступков.
– Для чего это?
– Оля, если подумать, чем отличается женщина от мужчины? При условии, что первую реплику мы пропустим по причине её банальности?
– Тогда… по большому счёту, только способностью к деторождению.
– Именно. Мы умеем делать людей и оттого знаем цену жизни и смерти. Мужчины – прекраснодушные теоретики, всегда готовы к мистическому озарению и пониманию чего угодно, но доподлинно они не знают. Мясом – не чувствуют. Они даже не способны толком испугаться смерти. Их плоти не знакомо ни животное ликование творца, ни чёрный ужас перед полной и окончательной гибелью.Елена говорила абсолютно серьёзно, и Ольга попыталась снизить пафос:
– «Животное ликование творца»? Говорят, Творец, он же Бог, напротив, весьма возвышен.
– Потому что это мужской бог, деточка. Женская Богиня родила жизнь в муках и дорожит ею превыше всего на свете, потому что точно знает: смерть – есть.
– Дорогая Елена, мне неуютно на почве теологических споров. Допустим, мы договорились о превосходстве женщин. И?..
– Получается, мы живём в мужском мире, в мире существ, не знающих цены жизни и не верящих в смерть, творцов от ума, а не от сущности. Именно их непонимание толкает человечество к гибели.
– Ах, ну тогда конечно. На какое число назначен бабий бунт для спасения Земли?
– Оля, мы не идиотки. Оглянитесь ещё раз вокруг. В наших руках медленно накапливается сила – годами, веками, тысячелетиями. Впереди долгий путь, но он уже короче пройденного. Мы выращиваем и воспитываем новых людей, и когда наступит наше время, всё произойдёт естественно, почти естественно. Но только при условии, что мы не отступим от пути ни на шаг, и самые талантливые женщины каждого поколения будут разделять наши цели.
– А в чём они, цели ваши?
Было видно, что Елена устала и махнула рукой. Она и не собиралась за один разговор обратить эту девушку в свою веру, достаточно было заронить всего несколько мыслей. Но её утомили ехидные и бессмысленные реплики собеседницы, поэтому она сменила тон и заговорила с ленивой насмешливостью:
– Мы хотим сделать мир лучше. – «Не желаете верить – не настаиваю», – звучало в её голосе.
– Других резонов нет?
– Мы хотим контролировать общество.
– Уже лучше.
– Мы получаем двадцать процентов от доходов каждого члена Ордена.
– Это вы, Оля, выбирайте. Этот или другой, всё равно. У нас есть инструменты. Хотите получить к ним доступ – нужно заплатить.
– Двадцатью процентами гонораров?
– Вообще всех доходов. И обязательствами, а если понадобится, жизнью.
– Вау.
– Есть ещё вопросы?
– Ага. Магия существует?
– Да. Нет. Идите, вы мне надоели. – Она, конечно, улыбалась. Но Жакоб взвился и засвистел. Ольга сначала подумала, что он уловил раздражение хозяйки, но сычик метнулся к выходу, а Елена бесшумно вскочила и устремилась за ним. Она выглянула, и Ольга из-за её спины успела заметить, как затворяется дверь в кабинет Рудиной.
– Лиза-Лиза, – пробормотала Елена, и Ольга содрогнулась, потому что она повторила это имя совсем не так, как повторяла её, – с укором и даже лёгкой угрозой, – а с глубочайшей печалью. – Похоже, я сделала большую ошибку.
Ольга поняла, что это было сказано не ей. Пора уходить.
– Что ж, прощайте, Елена, спасибо за беседу.
– И вам спасибо, хороших снов, Оля. – Она оставила без внимания кокетливо-решительное «прощайте».
Дама А спускалась в узком зеркальном лифте, с красным ковриком на полу,
