значили, никому ничего не говорили. Турусов в дреме сожалел об унесенном ящике, напарник изредка чертыхался оттого, что никак не мог разогнать назойливые, как навозные мухи, мысли.
— Слышь, студент, какой день едем? — наконец вопросительно пробурчал он.
— Шестой… — ответил Турусов.
— А сколько еще?!
Турусов от неожиданного вопроса приподнялся на локте и заглянул вниз.
— Как это, “сколько”?!
— Ну, я имею в виду, когда назад?
— Да не знаю я!
— А ты в накладной посмотри, может, там нацарапано? Турусов развернул серую бумагу, пробежал ее взглядом.
— Ну что? — Радецкий нетерпеливо задрал голову вверх.
— “Груз должен быть доставлен получателю не ранее 15.12.92 и не позднее 10.07.97 г.”.
— Это говорит об одном! — Радецкий опустил ноги на пол. — В ящиках нет ничего скоропортящегося!
— И содержимое их сейчас никому не нужно! — добавил Турусов. — Послушай, они просто хотят избавиться от этого груза, потому и заслали его в такой маршрут.
— Еще бы! — Радецкий сделал шаг к окну. — Чего бы им иначе заманивать тебя тыщерублевой зарплатой?.. А какой конечный пункт и кто там получатель?
Турусов снова вытащил из кармана накладную.
— “Получатель груза, — забубнил он себе под нос, — не обязан предъявлять каких-либо требований и претензий. В дозволенных случаях он имеет право вообще отказаться от получения груза. Тогда груз следует везти дальше, к следующему возможному получателю”.
— Полнейшая шизуха! — констатировал Радецкий, кривя губы. — Может, ломануть эти ящики? А еще проще — на ходу их скинуть, ночью…
— Ты что! — Турусов испуганно выпучил глаза за стеклами очков.
— Испугался, студент! Ну-ну. Тебя эти ящички еще порадуют!
— А ты что, решил на ходу выпрыгивать?
— Не-е-ет, — растянул Радецкий. — С меня как с гуся вода: отключу голову и глазами собаки на все это дело смотреть буду. А вот ты нервишек не напасешься, это я точно знаю!
Радецкий прошелся к ящикам и обратно, держа руки за спиной. Остановился возле свернутой газеты, валявшейся на полу.
— Так, что там на воле? — он поднял номер “Стальной магистрали”. — Так-так… что?!
Это “что” вырвалось у Радецкого криком то ли удивления, то ли отчаяния.
— Чего кричишь? — неестественно спокойно спросил Турусов, решивший экономить свои “нервишки”.
— Послушай! Здесь объявление: “Требуются два сопровождающих, желательно — одинокие мужчины, для сопровождения груза “ТПСБ-1735” указанным маршрутом. Оплата сдельно-премиальная, повышенная. Предоставляется место в теплушке на весь маршрут, независимо от того, сколько времени он займет. С предложениями обращаться гор. Талдом, ул. Самуила Рысса, 7, кв. 3”.
— Не пора ли обратиться? — голос Турусова задрожал. — Кстати, эти ящики уже стояли в вагоне, когда мы прибыли…
Турусов подошел к грузу, склонился над деревянными кубами, внутри которых находилось нечто запакованное и запрещенное для вскрытия.
— Так и есть! — Турусов вздохнул. — Цифры на нескольких ящиках исправлены, две последние…
— Интересно, кто с ними до нас катался?! Наверняка они уже приехали.
— Кто знает! А может, сейчас в соседнем вагоне чай пьют!
— Да, конечно. Там, где лошадки твои любимые! — ухмыльнулся Радецкий.
У каждого человека есть свое слово, способное отвлечь, увести от мыслей и разговоров. Стоит только произнести одно такое слово — и собеседник уже не помнит, о чем вы спорили, что защищали, что опровергали. Он уже не в состоянии продолжить разговор, хотя и кажется, что он слушает, смотрит в глаза. Да, его взгляд направлен на вас, но смотрит он внутрь себя. Вы для него более не существуете. Не потому, что он вдруг перестал вас уважать. Просто вы произнесли его слово, которое, как красная кнопка, способно отключить человека от вас, от ваших проблем, заставить его вернуться к собственным вопросам, к старым нерешенным загадкам.
Наступило молчание. Только шелестела газета в руках у Радецкого. Радецкий так близко подносил ее к глазам, будто хотел высмотреть какие-то водяные знаки между строк.
Он тоже отключился, но ему не понадобилось слово, вполне хватило одного номера “Стальной магистрали” за 1936 год.
Поезд замедлил ход и остановился. Остановка была настолько неожиданной, что у Радецкого на лбу выступил холодный пот.
— Что-то не то… — мягкий, такой непривычный в его устах голос задрожал. — Не помню, чтобы когда-нибудь на маршрутах вдруг тормозили посреди тайги!
В стену словно палкой заколотили. Турусов отодвинул дверь, и в вагон вскарабкалась бабка лет семидесяти, крепкая, плотная, с румяным лицом и в шерстяном платке.
— Ну, все! — вздохнула она. — Поехали!
И состав действительно дернулся и покатился, набирая скорость.
— Вы куда, бабушка? — Радецкий коровьим взглядом впился в гостью.
— А мне до “Факела”. Тут недалечко.
— До какого факела?
— Гостиница “Факел”, сын там живет. Он у меня деньгодобытчик.
— А на какой станции гостиница?
— А бог ее знает! Нет там никакой станции. Машинисту место известно, он остановится — я и спрыгну, а там рядом…
Турусов с интересом слушал разговор Радецкого с бабусей. Как-то теплее, душевнее стало в вагоне, и Турусову подумалось, хорошо бы бабка с ними осталась. Варила бы каши, надоедала своей болтовней…
— Сколько туда ехать? — спросил Турусов.
— Да, милок, сутки две — три.
Все равно, хоть два — три дня отдохнуть можно, подумал Турусов.
— Занятно, — протянул Радецкий, ни к кому не обращаясь. — Станции нет, а гостиница есть.
— А чего, у нас тут по Сибирьке таких гостиниц много. Они ж бесплатные. Правда, и удобств никаких.
— А что ваш сын там делает?
— Я ж сказала, деньгодобытчик он.
— Хо-о-орошая специальность… — Лицо Радецкого приняло задумчивое выражение.
— Конечно, милок, хорошая. Ни чета всяким там инженеришкам. Как ни приеду к нему — тыщенку — другую всегда дает на пропитание. А мне, старухе, больше и не надо. Аппетит у меня не тот.
— Да, недурно ему, видать, живется.
— Не жалуется, это точно. — Бабушка вытащила из кармана ватника, обшитого черным бархатом, бумажный сверток и разложила его на откидном столике служебного купе.
— Угощайтесь, голубчики!
На бумаге лежало крупно нарезанное мясо. Каждый взял по кусочку.
— Я чай поставлю! — Турусов вскочил, вышел в тамбур за чайником. Стал в тамбуре у окна. По спине пробежали мурашки. Окно с внешней стороны замерзло, лишь в верхней его части оставалось прозрачное пятно, сквозь которое проглядывался морозный лес.
Зима, что ли?! — подумалось Турусову.
