— Пенсионеры сорок восьмого, пятьдесят пятого, шестьдесят четвертого досрочные.
— Вот видите, товарищ пенсионер! — главный нехорошо улыбнулся. — Вы не доработали. Что же вы делаете здесь?
— Подвезти попросил… — залепетал не на шутку перепуганный старичок.
— Хо-хо-хо! — расхохотался главный. — Вам известен маршрут этого поезда?! Так куда же вы собрались на нем подъехать?
Старик глубоко вздохнул, нахмурился и уставился в пол.
— Иван Петрович! — снова обратился главный к своему помощнику. — Проверьте, как там обстоит с ящиками. Все ли на месте?
Иван Петрович снова направился в угол. Луч фонарика пробежал по стенке вагона, опустился на груз.
— Если бы я вам поверил, мне было бы очень горько разочароваться! — сказал главный пенсионеру. — Но, слава богу, я давно уже никому не верю, поэтому и разочарований никаких. Вы здесь хотели что-то выкрасть. Я в этом больше чем уверен. Вы мне, я попрошу, не спешите рассказывать правду. Мне легкая правда не нужна. Вы должны будете выстрадать право рассказать ее мне, вот тогда и у вас, и у меня возникнет огромное чувство облегчения. Пойдете с нами.
— Леонид Михайлович! — послышался радостный голос Ивана Петровича. — Наш пенсионер спал на ящике ТПСБ 1748!
— Вот как?! — Мужчина, командовавший ночным парадом, на секунду задумался. — Ну, вот и ответ. Не считайте, однако, что вы уже в чем-то признались. Право на признание надо выстрадать!
Турусов стоял и как завороженный слушал слова этого ночного распорядителя, обладающего голосом удивительной твердости и умеющего так интонационно разбить каждое предложение, что, казалось, откуда-то свыше диктуются величайшие законы простым смертным.
— Ящик тоже придется забрать. — Леонид Михайлович, как бы сожалея, покачал головой. — Иначе мы не сможем сравнить будущее признание пенсионера с исторической правдой.
Третий гость, не проронивший до сих пор ни слова, аккуратно, как неопытный папаша свое дитя, взял ящик на руки и почти торжественно подошел с ним к открытой двери.
Иван Петрович, крепко держа под локоток персонального пенсионера, тоже направился к выходу.
Главный, Леонид Михайлович, без единого слова пожал руку Турусову — как клещами сдавил. Пристально глянул сопровождающему в глаза.
— И все-таки, — сказал он, — если этот не проснется в ближайшие дни, подумайте о кандидатурах на его место. Составьте список с адресами. В следующий раз дадите лично мне в руки.
Стук колес стер внушительные слова Леонида Михайловича. Турусова словно с неба опустили или резко разбудили. Четверо уже собирались выйти на ходу из вагона в темноту этой вечной ночи, куда они навсегда уходят и откуда всегда возвращаются.
— Постойте! — выкрикнул Турусов, почувствовавший, что какой-то важный вопрос остался нерешенным.
Те обернулись в медленном плывущем движении, и вдруг цепким кошмарным эхом зазвучал в вагоне крик. Царапая уши, чуть не до кровотечения, крик этот несколько долей секунды метался по вагону и исчез внезапно, словно выскочил в открытые двери и его смело встречным ветром.
Трое у дверей в плащах и шляпах, обернувшись к нему, терпеливо ждали.
— Что вы хотели? — спросил наконец главный.
— А ящик? Как с ящиком?.. Он же в накладной…
— Не волнуйтесь, — посоветовал главный. — Может быть, я верну вам в следующий раз. Обидно, что он не успел выстрадать право на признание…
Последняя фраза уже не касалась Турусова. Она была сказана себе — четко и негромко.
Трое вышли в темноту, до краев наполненную шумом идущего поезда.
Турусов задвинул двери и, прислонившись к ним, чувствуя опустошенность и свою собственную ничтожность в этом излишне конкретном мире, замер.
Утро застало Турусова спящим на соломе в совершенно незнакомом вагоне довоенного образца. Под головой — его же вещмешок. Пахло коровником.
Проснулся Турусов бодрым, но сразу же сник, увидев, где он находится. Поезд шел очень медленно.
Турусов порылся в вещмешке. Обрадовался, найдя там магнитофон и бумаги Смурова, которые еще пригодятся сопровождающим и помогут внести ясность в какую-либо будущую темноту.
Вагон был узким и коротким. В обеих стенках было по два маленьких решетчатых окна. Турусов прильнул к стеклу и обомлел: вагончик толкали по рельсам несколько крепких невзрачно одетых мужчин. Слышалась чужая незнакомая речь.
Вдруг вагончик натолкнулся на что-то. От удара Турусов грохнулся на деревянный пол. Падая на спину, выставил назад локти, чтобы смягчить удар, и правым выбил прогнившую доску. Локоть ушел вниз.
В углу вагончика открылась маленькая дверца, и внутрь заскочил возбужденный парень лет двадцати пяти, светловолосый, во всем клетчатом. Не обращая внимания на Турусова, он жадно осмотрел стены, потрогал потолок, потопал по скрипящему полу, проверяя состояние досок. Потом стал у окошка и кому-то помахал рукой.
В вагон зашла молодая женщина с ярко-рыжими кудрями. Она оглянулась, обняла парня и поцеловала. Они заговорили, перебивая друг друга и спеша сказать как можно больше, словно до этого у них был ввведен особый комендантский час, во время которого разговаривать запрещалось.
Что это за язык, думал Турусов. Куда я попал? Еще не хватало оказаться за границей!
Парень внимательно посмотрел на сопровождающего, как будто только сейчас его увидел, и что-то сказал ему, ехидно улыбаясь.
Турусов развел руками.
Парню понравился жест, и он снова заворковал со своей женщиной.
— Ви русски? — вдруг спросила она.
— Да. — Турусов улыбнулся. — А вы откуда знаете русский?
— Учили в школе.
— А где я нахожусь? — обеспокоенно спросил Турусов.
— Это Латфия, — ласковым бархатным голосом пояснила женщина, поглаживая парня по светлым волнистым волосам. — Кенгаракс. Очень латфийская Латфия… Исвините, но это уше наш вагон.
— Как ваш? — поразился Турусов.
— Мы здесь будем жить. — Она немного смущенно улыбнулась. — Это Кенгаракс.
Она так возвышенно произносила это странное слово “кенгаракс”, словно оно обладало магической силой и было ответом на все мировые вопросы.
Парень подошел, взял Турусова за локоть и повел к двери.
— Ви увидите, — в спину ему сказала женщина.
Турусов выглянул и действительно увидел.
Перед ним длинными бесконечными составами стояли такие же вагончики на ржавых рельсах узкоколеек. Колеса этих вагончиков намертво приржавели к рельсам, из труб, которыми вагончики заглядывали в небо, валили дымки, как из зимних избушек. Между вагончиками на натянутых веревках сушилось белье. Какая-то женщина в пуховом платке шла с ведром к колонке, у которой уже стояла маленькая очередь в пять — шесть человек. И к каждой входной дверце вагончиков было пристроено деревянное крыльцо.
Парень с гордостью обвел жестом руки обжитые составы и удивительно мягко и нежно произнес: “Кенгаракс”.
— Ви нам поможете немношко? — Женщина дотронулась до плеча Турусова.
— Конечно, — автоматически ответил завороженный сопровождающий.
— У нас почти нет мебели. — Женщина показала рукой куда-то влево.
Они спрыгнули на землю.
