видимо переговариваясь между собой.
— Нет, они не люди, — твердо заявил Кордовир. — Следующий вопрос: нравственны ли они?
Одно существо сползло на землю по металлическому боку предмета и ступило на землю. Остальные опустили металлические палки. Это походило на какую-то непонятную церемонию.
— Могут ли такие уроды быть нравственными? — снова спросил Кордовир.
Его шкуру передернуло от отвращения. При ближайшем рассмотрении существа оказались еще безобразнее; такое не могло присниться и в страшном сне. Округлый предмет наверху вполне мог сойти за голову, но посередине этой головы вместо привычного ровного места торчал нарост с двумя круглыми впадинами по сторонам. Слева и справа виднелись две черные выпуклые шишки, а нижнюю половину головы — если это была голова — пересекал бледно-красный разрез. Кордовир предположил, что это рот.
Когда существа двигались, были заметны кости. Их движения скорее походили на обламывание веток, чем на плавные, волнообразные движения людей.
— Видит бог, — вздохнул Гилриг, мужчина средних лет, — нам следует убить их, избавив от мучений.
Остальные, похоже, испытывали те же чувства и двинулись вперед, но кто-то из молодых крикнул:
— Подождите! Давайте попробуем поговорить с ними! Мир огромен и многолик, говорил Кордовир! Может, они все-таки нравственные существа?
Кордовир призвал к немедленному истреблению, но его не послушались. Жители остановились и принялись обсуждать этот сложный вопрос.
Между тем Хум с обычной бравадой подтек к существу, стоявшему на земле.
— Привет, — сказал он.
Существо что-то ответило.
— Не понимаю. — Хум отступил назад.
Существо взмахнуло щупальцами — если это были щупальца — и показало на ближнее солнце. Затем вновь издало звук.
— Да, оно теплое, не правда ли? — весело воскликнул Хум.
Существо показало на землю и снова что-то сказало.
— У нас в этом году не особенно хороший урожай, — продолжал разговор Хум.
Существо указало на себя и издало новые звуки.
— Согласен, — сказал Хум. — Ты безобразно, как смертный грех.
Вскоре мужчины проголодались и уползли в деревню. Хум все стоял и слушал звуки, издаваемые для него существами. Кордовир ждал его невдалеке.
— Ты знаешь. — Хум присоединился к приятелю. — Я думаю, они хотят выучить наш язык. Или научить меня своему.
— Не делай этого! — предостерег Кордовир, чувствуя Туманный край Великого Зла.
— Я все-таки попробую, — не согласился Хум. Они вместе поднялись по крутому склону в деревню.
В этот вечер Кордовир пошел в вагон к лишним женщинам и предложил, как того требовал закон нравственности и обычай, приглянувшейся молодой женщине царить двадцать пять дней в его доме. Она с благодарностью приняла его приглашение.
По дороге домой он повстречал Хума, идущего в загон.
— Только что убил жену, — сообщил Хум без всякой надобности: зачем бы иначе он шел к женскому запасу?
— Ты собираешься вернуться к существам? — спросил Кордовир.
— Наверное, — неопределенно ответил Хум. — Если не подвернется что-нибудь новенькое.
— Главное, выясни, — нравственны ли они?
— Ладно! — бросил Хум и заскользил дальше.
После ужина мужчины собрались у Гатеринга.
Все старики согласились, что пришельцы — нелюди. Кордовир горячо убеждал, что сам их внешний вид не допускает никакой человечности. Такие чудовища вряд ли могут иметь чувства добра и зла, а главное, представления об истине и моральных принципах.
Молодежь возражала, возможно, потому, что в последнее время не происходило ничего интересного. Указывали на то, что металлический предмет был продуктом разума, а разум предполагает наличие логики. А логика, естественно, подразумевает деление на черное и белое, на добро и зло.
Даже женский излишек спорил об этом в своем загоне.
Усталая, но довольная новой интересной темой, деревня отошла ко сну.
Последующие недели споры не утихали. Однако жизнь шла своим чередом. Утром женщины выходили собирать и готовить пищу, откладывали яйца. Яйца высиживали лишние женщины. Как обычно, на восемь яиц с женщинами приходилось одно с мужчиной. Через двадцать пять дней или немного раньше каждый мужчина убивал свою старую женщину и брал новую.
Изредка мужчины спускались к кораблю послушать, как Хум учится языку пришельцев, затем возвращались к обычным занятиям: блуждали по холмам и лесам в поисках нового.
Чудовища выходили из металлического предмета только тогда, когда появлялся Хум.
Через двадцать четыре дня после появления нелюдей Хум сообщил, что может немного общаться с ними.
— Они говорят, что пришли издалека, — рассказывал он вечером на собрании. — Они говорят, что двуполы, как и мы, и что они — люди, как и мы. Еще они сказали, есть причины их внешнего отличия от нас, но этой части объяснений я не понял.
— Если мы будем считать их людьми, — сказал Мишилл, — то должны верить: они говорят правду.
Все затряслись, соглашаясь с Мишиллом. Хум продолжал:
— Они говорят, что не хотят вмешиваться в нашу жизнь, но им было бы интересно понаблюдать за ней. Они хотят прийти в деревню.
— Пускай приходят, не вижу в этом ничего плохого! — воскликнул один из молодых.
— Нет, — вмешался Кордовир. — Вы впускаете Зло. Эти чудовища коварны. Думаю, они способны лгать.
Другие старики согласились с ним, но, когда от Кордовира потребовали доказательств его обвинений, он не смог их предъявить.
— В конце концов, мы не можем считать их аморальными чудовищами только потому, что они не похожи на нас, — сказал Сил.
— Можем! — заявил Кордовир, но с ним не согласились.
Хум продолжал:
— Они предложили мне или нам — я не понял — пищу и всякие металлические предметы, которые, по их словам, могут делать различные вещи. Я оставил без внимания это нарушение нашего обычая, поскольку решил, что они его не знают.
Кордовир кивнул. Юноша взрослел на глазах. Он показал, насколько он воспитан.
— Завтра они хотят прийти в деревню.
— Нет! — воскликнул Кордовир, но большинство было “за”.
— Да, кстати, — сказал Хум, когда собрание начало расходиться. — Среди них есть несколько женщин. Это те, у которых ярко-красные рты. Интересно посмотреть, как мужчины их убивают. Ведь завтра двадцать пять дней, как они появились.
На следующий день существа с трудом вскарабкались в деревню.
Жители наблюдали, как медленно и неуклюже лезли они по утесам, удивляясь хрупкости их конечностей.
— Ни капли ловкости, — пробормотал Кордовир. — И выглядят они одинаково.
