дозвониться и, поскольку его телефон не отвечал, занесли его в список «вероятно арестованных». Сделали мы это еще и потому, что твердо знали: его жену тоже забрали. Теперь он с важным видом заявил, что после стресса, пережитого во время демонстрации, он должен был принять большую дозу снотворного и потому, к сожалению, не слышал телефонных звонков.
Все мы были настолько измучены, что отложили намеченное на вечер открытие клуба, хотя «Клуб Вольтера» и без того практически уже стал центром ганноверской внепарламентской оппозиции.
В дальнейшем клуб очень скоро превратился в эффективный центр проведения акций. Так как в нем, как правило, всегда можно было встретить кого-нибудь из лидеров различных группировок внепарламентской оппозиции, было несложно оперативно реагировать на актуальные события дня, проводить совместные акции. Порой, буквально через несколько минут после того, как средства массовой информации сообщали об очередном политическом скандале, импровизированный комитет по координации действий уже обсуждал формы протеста. Безупречно функционировавшая система телефонного оповещения позволяла информировать о принятых решениях в тот же вечер или ночь широкий круг людей, которые наутро в свою очередь разносили новости по студенческим аудиториям, предприятиям, школам, так что и к обеду люди уже шли на демонстрацию. Такой способ оповещения не мог обеспечить сохранность тайны, но этот недостаток компенсировался за счет эффекта неожиданности и быстроты. Политические деятели и полицейское руководство часто оказывались захваченными врасплох и неподготовленными к нашим действиям.
Особая заслуга в проведении блиц-акций принадлежала группе молодых типографских рабочих и учеников под названием «Молодые графики», которые постоянно посещали «Клуб Вольтера» и были среди его основателей. Многие из ребят работали в маленьких частных типографиях, и кое-кто имел свои ключи от них. Частенько по эскизам и наброскам, изготовленным в десять вечера, к полуночи были уже напечатаны листовки или плакаты – кто-нибудь из ребят без ведома шефа добровольно работал сверхурочно.
Крупные демонстрации – например, против чрезвычайного законодательства, против запланированных в нарушение конституции «превентивных арестов» или фашистского переворота в Греции – явились результатом тщательной подготовительной работы клуба, сравнимой разве что с действиями генерального штаба.
Порой достаточно было повесить листок с объявлением на доску информации, написать на плакате, извещающем о собрании НДП или другого реваншистского сборища, на объявлении об открытом заседании в городской ратуше всего два слова: «Мы придем!» – и можно было быть уверенным, что на данное мероприятие пойдет около сотни критически настроенных сторонников внепарламентской оппозиции.
Моим любимым детищем среди проводимых в клубе мероприятий было одно, которому я дал название «Перекрестный допрос – органы власти под микроскопом». Эта дискуссия в форме вопросов и ответов проводилась раз в месяц. Лица, представавшие перед публикой, попадали под такой обстрел, что чувствовали себя крайне неуютно. Каждому из них отводилось максимум пять минут на выступление, потом раздавался удар гонга, и обреченный отдавался на растерзание толпе. По действовавшим правилам нельзя было отказываться отвечать на какой-то вопрос или давать уклончивые ответы.
Поначалу мне удавалось чаще всего приглашать для участия в дискуссии людей, которые и без того симпатизировали внепарламентской оппозиции. Однако, когда газетные рецензии подтвердили респектабельность и корректное проведение этих мероприятий, вскоре и представители буржуазного лагеря осмелились предстать перед публикой – и каждый раз с треском проваливались. Даже если они были уверены в прочности своих аргументов, искушенная в горячих дебатах аудитория с наслаждением набрасывалась на них и не оставляла камня на камне от очередной пустопорожней фразы. Только один раз сотруднику журнала «Шпигель» удалось сравнительно без потерь покинуть место дачи свидетельских показаний. Но он был исключением.
Задумывая эту серию, мы с самого начала решили как-нибудь заманить на скользкий лед представителей газеты «Бильд» и бундесвера. И вот однажды отважный министр юстиции земли Нижняя Саксония, рискнувший принять участие в этом мероприятии, отвечал в ходе, «перекрестного допроса» на вопросы о праве на демонстрации. И конечно, благополучно плюхнулся в лужу! А затем, уже за стойкой бара, в обычной манере политика бросил представителям прессы: мол, «не так уж и страшна эта внепарламентская оппозиция, как ее малюют» (говорят, что за это высказывание он имел потом неприятности в своей партии). Вот тут-то нам и показалось, что настал подходящий момент… Мы направили вежливое приглашение «на ринг» редактору ганноверского издания «Бильд», известному всему городу заносчивому типу, и тот дал согласие. В конце концов на карту был поставлен престиж газеты.
«Перекрестный допрос» на тему «'Бильд'- соучастница покушения?» превратился в трибунал.
Звеня воображаемыми шпорами – герой, да и только! – обреченный ступил на эшафот. Он недооценил опасность, ибо свято верил в то, о чем ежедневно писала его газета. Краткий восторженный реферат о «бульварной журналистике», которая призвана быть «ухом народным», постоянно «ощущать пульс времени», которая «не может спокойно почивать, завоевав широкий слой подписчиков», был выслушан, после чего самодовольному господину пришел конец.
При этом не обошлось и без некоторого налета трагизма. На первый же заданный вопрос представитель Шпрингера ответил на удивление честно (может, он решил сначала завоевать сторонников?): да, и у него-де волосы встают дыбом от шпрингеровских материалов о студентах… Кто-то из присутствующих тотчас же вклинился: «Ну, тогда на этом опрос можно закончить. Все правильно: «'Бильд'- соучастница покушения».
Только теперь главный редактор понял, что в своих откровениях он зашел дальше дозволенного, что газетный магнат никогда не простит ему такого, и начал упорную борьбу за сохранение своего высокопоставленного кресла. «Никаких комментариев по заданному вопросу…»
Что было дальше – подобного я никогда в своей жизни не видел ни до этого, ни после. Разумеется, тут же как град посыпались вопросы, и все в том же направлении. И на каждый из них следовал стереотипный ответ: «Никаких комментариев». И так – в течение четверти часа: вопрос – «никаких комментариев», следующий вопрос – «никаких комментариев». Еще один – «никаких комментариев… комментариев… комментариев…». Больше от него нельзя было добиться ни слова.
С каждым новым «никаких комментариев» все отчетливее проступал облик человека, сломленного физически и морально. Журналист, до этого вечера – само воплощение успеха, с каждой минутой сникал прямо на глазах. Последние «никаких комментариев» звучали уже, как крик о помощи, мольба о пощаде. Это был уже не «перекрестный допрос», а самая настоящая экзекуция. От этой сцены могло стать дурно. Многие из нас почувствовали нечто вроде сострадания к нашему заклятому врагу – тому, кто делает эту газету «Бильд». Нужно было усилием воли зрительно представить себе, что ежедневно выплевывают печатные машины Шпрингера, чтобы суметь выдержать все это хотя бы в качестве простого зрителя.
В конце концов вопросы прекратились. Противно получать стереотипное «никаких комментариев» на самые безобидные вопросы, сопровождаемое каждый раз хохотом публики. Человека доконали до такой степени, что он ответил бы «никаких комментариев» даже на вопрос о собственном возрасте. Мы прервали дискуссию: противник был в нокауте.
Со сцены спустилась человеческая развалина – этого я никогда не забуду. И если у меня что-то и зашевелилось вроде угрызения совести, то потом я почувствовал бешенство на систему: что она сделала из этого, когда-то молодого, честолюбивого и наверняка имевшего добрые задатки человека!
Присутствовавшие на вечере журналисты, которые в начале побоища еще хихикали, теперь невольно опустили глаза. Никто из них позднее, вероятно из чувства коллегиальной солидарности, не опубликовал о происшедшем ни строчки. «Никаких комментариев».
После этого вечера заполучить представителей бундесвера для участия в «перекрестном допросе» нам не удалось. Слухи о происшедшем наверняка просочились и к ним.
Некоторое время спустя наш злополучный герой позвонил мне по телефону и попросил зайти в редакцию «Бильд». Нет, нет, можно не беспокоиться, ничего плохого он не замышляет. Он хотел бы лишь показать мне, как можно заниматься саботажем, работая в «Бильд». Любопытство возобладало во мне над недоверием, и я пришел.
Главный редактор попросил принести несколько старых выпусков «Бильд» и с гордостью ткнул пальцем в две или три статьи и выжидательно посмотрел на меня. «Ну как?» – спросил он. Я ничего не
