подвезут.
Городские власти пытаются вести переговоры с демонстрантами. Мы настаиваем на своих требованиях. В конце концов городская управа сама отдает распоряжение печатать красные кружки, которые теперь можно бесплатно получить в любом учреждении. Красный кружок печатают, кроме того, на первых полосах газет – его можно вырезать и наклеить на ветровое стекло. На автовокзале Штайнтор появляются шестеро печатников из соседней типографии. Они волокут тяжелые картонные ящики: в них указатели маршрутов для автомашин. Теперь каждый водитель может укрепить на ветровом стекле табличку с указанием направления движения – как у трамваев. «Мы работали сверхурочно. В конце концов порядок должен быть и во время революции».
Выдержка из статьи в журнале «Конкрет», отражающей тогдашние настроения: «16 июня вокзальная площадь напоминает переполненную гудящую ярмарку. Представитель Социалистического союза высших школ с микрофоном в руках выступает в роли зазывалы, и публика не остается равнодушной:
– Кто желает в Штекен на «опель-адмирале», в машине еще две девочки, раз, два, продано.
– Есть одно свободное место на мотоцикле.
– Не стойте там без дела, хотите поехать в Кирх- роде или в кино на «Моби Дик»?
– Никто не хочет взять с собой монашку?
Официанты в белых кителях волокут из близлежащих гостиниц десятилитровые бачки с сосисками – привет от управляющих. Пивоварни, которые в первый день бесплатно поставляли бутылочное пиво представителям «Красного кружка», теперь, после того как поняли, что алкоголь стал угрозой бесперебойному движению автотранспорта, переключились на лимонад. Крупнейшая колбасная фабрика Ганновера раздает обернутые в целлофан сэндвичи. Сломавшиеся машины бесплатно ремонтируют механики из «Красного кружка». Растут запасы сигарет. Кружки для сбора пожертвований переполнены – ганноверцы стали щедрыми».
Честно говоря, нам становится немного не по себе, когда обычно столь консервативный деловой мир Ганновера вдруг демонстрирует нам свои симпатии. Не хотят ли они спустить наш протест «на тормозах», превратить его в какую-нибудь «акцию по взаимному спасению» и направить его потом против злодеев демонстрантов? Наверняка. Но попытка терпит крах. Слишком поздно.
У меня дома звонит телефон. Слышится возбужденный голос: «Из депо Дёрена пытаются выпустить трамвай!» Вшестером мы прыгаем в две машины и мчимся к месту. Там уже на рельсах сидят четыре пожилые женщины. Вагону удалось пройти всего 50 метров…
В другой раз я торможу перед самым носом трамвая, выпущенного на линию в порядке эксперимента. Водитель по радиотелефону вызывает полицию. Полицейские обозревают место действия и затем успокаивающе обращаются к водителю: «Возвращайтесь-ка лучше обратно. Вы же сами видите, что все равно Далеко не уедете».
Потом они дружески прощаются, включают «мигалки» и сопровождают трамвай, который обратным ходом медленно движется по направлению к депо, до которого 300 метров.
Вздох облегчения какого-то представителя городских властей: «Какое счастье, что электроэнергия, газ и вода подаются не по рельсам». Высказывание опубликовано в газете.
Вечером на площади Штайнтор я даю концерт под открытым небом. До обеда выступал перед оперным театром, а вечером – здесь: оба пункта за это время стали местом встречи жителей Ганновера. Июнь, люди прогуливаются, обмениваются впечатлениями, что-то обсуждают. По каким-то непонятным причинам один трамвайный вагон остался стоять прямо здесь, на площади. За это время его размалевали во все цвета радуги, но других повреждений нет. Перед ним я и развернул свою сцену. Внезапно появляется какой-то господин в голубом плаще, внешне он выглядит весьма прилично. «Товарищи, – кричит он, – давайте подожжем этот вагон!» И вот уже появляются школьники, в руках у них спички. Анни из комитета «Красного кружка» и я взбираемся на подножку: «Не давайте себя спровоцировать! Этот тип подстрекает нас на уголовщину». И еще: «Вы что, не знаете, что такое агент- провокатор?» Однако школьники выступают против нас единым фронтом: «Реакционер! Контрреволюционер! Ревизионист!!!»
Тогда с мужеством отчаяния я распахиваю на незнакомце плащ и куртку. Летит наземь оборванная пуговица, но зато теперь каждому хорошо видно, что у солидного господина под мышкой кобура с пистолетом. Господин с побагровевшим лицом спешит исчезнуть под язвительный хохот собравшихся демонстрантов.
В этот вечер после представления у нас завязывается настоящая дискуссия о стратегии и тактике классовой борьбы. И об агентах-провокаторах. Нетрудно представить, что было бы, если бы вагон действительно сгорел: какой долгожданный повод для полиции разделаться с нами!
В течение дня население заботится о снабжении «диспетчеров» на автовокзалах. Одна женщина приносит ящик с лимонадом, потом горшок горячих сосисок и, наконец, ящик пива из магазина. «Но пиво не для водителей», – говорит она. И когда одна из бутылок все же исчезает внутри автомашины, она грозит: «Вот позвоню в комитет, в «Клуб Вольтера», и тебе запретят ездить». Для нее ясно, у кого в руках власть, хотя она немного спешит с выводами.
Прибывают «революционные стратеги» из Западного Берлина, чтобы «по-настоящему взять дело в свои руки». «Эти семь тысяч человек, которые здесь демонстрируют, надо разогнать пинками под зад. Две сотни сознательных товарищей справятся с делом куда лучше: подожгут все эти трамваи и – пламенный привет…» – подает голос один из верхушки ганноверского ССНС, которого успели «накрутить» приехавшие «специалисты». Демонстранты поднимают его на смех.
В Техническом университете псевдопрофессиональные «революционеры» чувствуют себя увереннее. В конце концов там есть несколько известных авторитетов из ССНС. Они пытаются склонить на свою сторону студенческий комитет. Тот в открытую горько сетует на давление, оказываемое на него «авторитетами». Тут еще надо иметь в виду один нюанс: сами «авторитеты», естественно, именуют себя «антиавторитаристами». «Здесь же народный фронт, – объявляет один из них, – один шаг до единого всенародного сообщества. Нужно только разжечь конфликты…»
И они это делают. Когда активист ГКП Фердинанд Пик во время одного из ежедневных митингов произносит речь, стоя на ступеньках оперного театра, кто-то из представителей ССНС, как бы в шутку, размахивает перед самым его лицом красным знаменем. Оратор спотыкается, читать текст он не может, в конце концов он хватает полотнище, чтобы отодвинуть его подальше от глаз. В этот самый момент студент резким сильным движением молниеносно рвет древко к себе: полотнище наполовину отрывается от палки.
На следующий день приехавшие «эксперты революции» распускают слухи: «Коммунисты рвут красные знамена».
На одном из митингов перед зданием оперы я говорю, что «Красный кружок» является красным не только из-за цвета его эмблемы, а еще и потому, что «красное всегда было цветом всех борющихся с угнетением зависимостью». Бурные аплодисменты. Десять минут спустя несколько стратегов из ССНС по команде начинают размахивать с трибуны красными знаменами, выкрикивая хором: «Обобществить личные машины». Скандирование тонет в негодующем гуле демонстрантов. Нам приходится защищать романтиков от разозленных рабочих, которые хотят устроить им взбучку. Но наших коллег, развернувших красные знамена, в толпе демонстрантов никто не трогает. Их принимают как союзников и товарищей по борьбе. Они хотят обобществить собственность не рабочих, а частной транспортной компании.
Позднее ССНС призывает «пойти в клуб и вправить мозги ревизионистам». В помещение набивается примерно 40-50 человек. Среди них я обнаруживаю двух известных в городе погромщиков из неонацистской НДП. У одного из них револьвер. «Какое трогательное единство», – говорю я вожаку группы. «Заткнись, – следует ответ, – мы создали народный фронт». Членов противоестественной коалиции удается вытеснить на улицу.
В вышедший из-под контроля город прибывает с визитом федеральный президент Генрих Любке. Это событие проходит незамеченным. До него ли сейчас?
Одиннадцать дней спустя мы добились своего. Совет города выносит решение «ввести на вечные
