досье на Киттнера. Великолепно. Стало быть, гарантией сохранения тайны является степень профессиональной тупости сотрудников ведомства по охране конституции. А как по-другому можно расценить это заявление? Допустим, какой-нибудь недоумок из секретной службы под номером 000 сделает на меня запрос по компьютеру системы НАДИС, получит все данные, а в них в разделе «деликт» (
Действительно ли они настолько тупы, что в 1972 году не заметили нашего переезда на Бишофсхолердамм? Или же они, согласно документу, извлеченному из НАДИС, после этого сознательно следили только за гаражом, который я сохранял за собой на старом месте те два года? В нем я держал машину-развалюху в качестве дешевого источника запчастей для нового автомобиля. Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно…
Радиостанция «НДР» также дала этому делу меткую опенку: «С одной стороны, вызывает сомнение, раздражение, если не возмущение тот факт, как секретная агентура противозаконно вторгалась в личную жизнь и деятельность кабаретиста Дитриха Киттнера. С другой стороны, как мне кажется, успокаивает то, что у нее явно нет других, более неотложных дел. В данном случае нас не должно огорчать, что деньги налогоплательщиков выбрасываются на ветер».
К этому добавить нечего. Или как это записано в компьютере системы НАДИС: «Других сообщений нет».
Нет, есть еще кое-что. Вскоре после вынесения приговора как-то по окончании представления в нашем новом Театре на Кюхенгартене со мной завели разговор два «частных лица». Нет, они никакие не агенты, утверждали оба, хотя никто их об этом и не спрашивал. При этом они смотрели на меня преданными глазами. Но, как говорили эти «поклонники кабаре», они легко могут себе представить, какие чувства испытывают сотрудники спецслужб, когда кто-то вроде меня, обладающий интеллектуальным превосходством над ними, водит их за нос и вообще осложняет им жизнь. В новой программе «Строптивая перепись» так, дескать, все умело сформулировано, что с юридической стороны и не подкопаешься… Вот такие вещи могут довести агентов до белого каления. Теперь, по их мнению, меня еще сильнее зажмут, соберут больше материала, чтобы скомпрометировать меня…
«Н-да, – сказал я, – это будет непросто: я ведь все записываю. Я делаю почти все на глазах общественности. В этом моя защита». После чего оба «частных лица» вежливо распрощавшись, удалились. Они смеялись.
Месяц спустя – я уже находился в турне – мои сотрудники, придя в театр, обнаружили, что ключ не входит в замочную скважину. Ничего удивительного: на дверях висело уведомление из уголовной полиции. В нем было сказано, что сегодня кто-то взломал замок и проник в помещение. Приехав по вызову соседей, полиция осмотрела место происшествия, после чего был вставлен новый замок. Ключ от него можно получить в полицейском участке. Ведется следствие.
Дело так и не было раскрыто. Расследование приостановили три месяца спустя. Преступников не нашли.
«Взломщики» должны были быть восторженными поклонниками кабаре. Они оставили в неприкосновенности небольшую сумму денег, открыто лежавших на столе. Зато пропало несколько магнитофонных и видеокассет. Они содержали запись еще не обнародованного номера из моей программы «Строптивая перепись».
Это последнее сообщение следует рассматривать, разумеется, как простую констатацию факта. И не более того.
В конфликтных ситуациях с властями, когда приходится продираться сквозь бюрократическую чащобу нелепейших постановлений, Швейк, которого я так ценю за его логику, частенько служил мне путеводной звездой.
Ведь чиновничий аппарат оказывается совершенно беспомощным, когда его припрешь к стенке, особенно если действовать строго в рамках правил, им же самим и установленных. Вполне понятный страх чинуши попасть в дурацкое положение служит для таких, как я, известной гарантией, что в своих ответных действиях он не решится зайти слишком далеко. И если твой вызов облечен в сатирическую форму высокого класса, то ты, как благородный человек, предоставляешь противнику выбор – попасть либо в глупое, либо в глупейшее положение. Этим принципом я руководствуюсь на сцене кабаре, однако он неоднократно оправдывал себя и в житейских ситуациях.
«Поворот» от социально-либеральной коалиции в сторону махрового консервативного альянса денежных тузов, происшедший в ФРГ осенью 1982 года (мнением избирателей при этом не поинтересовались), предоставил мне не только возможность выступить с новой, до сего дня пользующейся наибольшим успехом программой 'Maden in Germany' [33] , но и завязать обширную переписку. При этом многие мои письма остались, к сожалению, без ответа.
На пост министра внутренних дел в новом правительстве (он же – лицо, ответственное за охрану конституции) прочили тогда доктора Фридриха Циммермана – личность весьма реакционную, одного из ярых сторонников «политики дубинки». В народе его прозвали «записным свидетелем». В ходе одного из судебных процессов, типичных не только для Баварии, он однажды дал ложные показания против своих политических противников. Ему удалось избежать наказания за лжесвидетельство, поскольку он предъявил справку от врача, где говорилось, что во время дачи показаний под присягой он пребывал в состоянии, при котором не мог полностью отвечать за свои слова.
Но если человек настолько слаб здоровьем, то кто может поручиться, что у него не будет рецидива? Потому я и написал письмо.
«В генеральную прокуратуру
Оксфордштрассе, 19,
5300, Бонн Ганновер, 1.10.1982 г.
Киттнер»
Четыре недели спустя я получил ответ из боннской прокуратуры.
«
