И оба старых товарища умолкли, наблюдая за милиционерами. Житейский опыт подсказал им, что эти крепкие парни прибыли в суд, чтобы взять их под стражу сразу же после объявления приговора.
Курсант авиационного училища Щербак вместе с товарищами следил за контрольным прыжком своего однокашника. Жутким оказался этот прыжок: парашют не раскрылся, и курсант, сжавшись в ничтожный комок, упал на зеленую поляну. Его уже не могли спасти ни любовь матери, ни теплые слезы девчонки, где-то тосковавшей по нему. Парни растерялись, дрогнули, отчаяние засветилось в их глазах, и этот видимый страх нужно было немедленно убить, обратив его в добрую веру. Курсант Алексей Щербак сказал командиру: «Разрешите повторить прыжок?» — и зашагал на негнущихся ногах к самолету. Страх не отпускал его, уносил вихрем в небо, в ужас, но он прыгнул, и следом за ним пошли другие.
Тогда Алексею был двадцать один год…
В коридоре появилась секретарь суда и молчаливым взглядом пригласила в зал подсудимых и молодых милиционеров, которые тут же побросали в урну свои недокуренные папироски и направились за ней.
Щербак и Каныгин вошли в переполненный зал, осмотрелись.
На своем обычном месте, к которому привык за дни суда, сидел главный инженер Бурцев, только что выбритый в парикмахерской, — от него шел приятный дух легкого одеколона. Рядом с ним пристроился Тимофей Девяткин, опавший с лица, жалобно пряча глаза, повторяя про себя одно и то же: «Как же я, дурак, напоролся?»
Открылась дверь. Вошли прокурор и адвокат. Они заняли свои места. Стулья в полной тишине капризно проскрипели.
Секретарь суда объявила: «Встать, суд идет!» Прогрохотали сиденья, и перед стоявшей умолкнувшей публикой появились Градова и народные заседатели.
Судьи заняли свои места и тоже остались стоять.
Кто-то шумно открыл дверь.
Недовольно вскинув глаза, Градова узнала вошедшего человека.
«Маша! — послышалось ей, хотя она знала, что это совсем не так. — Здравствуй, Маша!»
Да, это был он! Что-то гулко загремело, загрохотало в ее дрогнувшем сознании, и она, стараясь скорее, как можно скорее успокоиться, нашла в себе силы, чтобы обрести хотя бы временный покой в душе, но все равно ощущение невероятной тревоги не оставляло ее.
Это был Степан Смолин.
Он сделал все, чтобы прийти на помощь товарищу, который, может быть, оступился или покачнулся от жестокого удара судьбы; он пришел, чтобы встать рядом с ним, плечом к плечу, как когда-то, когда их жизнь измерялась мгновениями отчаянной дерзости; он пришел, чтобы обнять друга, с которым не один раз бросал в котелок со спиртом боевые награды, выпивая за боевую удачу, и сказать ему: «Мы с тобой еще побарахтаемся, старый черт!» Он стоял у дверей и видел Алексея, стоящего с опущенной головой, ощущал духоту, словно в зале ожидания вокзала, и плохо понимал, отчего здесь так много людей, разных и взволнованных. Степан пристально оглядел всех, и его догадка, что Маша может осудить Лешего, обрела живую реальность, ясную до конца, и от этого летчик едва не задохнулся — случайность показалась ему такой несуразной, что захотелось горько заплакать, как в детстве, когда он был мальчишкой и его обижали.
Каныгин вдруг почувствовал неведомую боль под лопаткой. Он уперся руками в перекладину барьера и шепнул:
— Худо мне…
Алексей не услышал голоса Федора. Каныгин, сжав зубы, старался смотреть на судью, но в глазах его рябило.
— «…Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики…» — читала Градова.
Зал медленно поплыл. Сначала влево. Затем вправо.
— Леша… — шепнул Каныгин.
Алексей не отозвался.
— «…В ходе судебного расследования суд установил, что подсудимые Щербак и Каныгин не совершили деяний, предусмотренных Уголовным кодексом…»
Каныгин весь напрягся, стараясь уловить слова приговора, но шум в голове заглушал все.
— «…Суд признает Щербака и Каныгина невиновными и выносит оправдательный приговор…»
Лицо Каныгина покрылось испариной. Он стоял с раскрытым ртом и прерывисто дышал.
Алексей увидел серое мокрое лицо Федора и понял, что ему плохо. Он подхватил покачнувшегося технорука и хрипло крикнул:
— Дайте воды!
Секретарь суда проворно выскочила из-за стола и схватила графин. Все молча слушали, как булькала вода, наполняя стакан.
И снова зал вздрогнул, оттого что Евстигнеев выронил из рук очки, которые упали на пол и разлетелись вдребезги.
Дождавшись, когда Каныгин пришел в себя и виновато посмотрел на нее, Градова, стараясь не замечать статную фигуру человека, одетого в форму летчика гражданской авиации, зачитала определение суда. В связи с тем что в процессе судебного разбирательства установлены факты совершения свидетелем Девяткиным поджога, а также за дачу ложных показаний он привлекается к уголовной ответственности.
— Суд установил меру пресечения: взять свидетеля Девяткина под стражу в зале суда, — сказала Градова.
Девяткин неловко взмахнул рукой, хотел что-то крикнуть, но только шевелил губами и мотал головой. Рядом с ним уже стояли два милиционера. Он, зло оглянувшись на судью, пошел под конвоем из зала.
Затем Градова огласила частное определение суда, из которого следовало, что в ходе судебного разбирательства установлен ряд очевидных фактов некомпетентности главного инженера Бурцева, и в силу этих обстоятельств суд рекомендует администрации рассмотреть вопрос о возможности его дальнейшего использования на руководящей работе.
Отчаяние охватило Бурцева, когда он услышал эти слова. Он понял, что проиграл.
И он ушел. Ушел один…
Когда закончился суд, Градова подошла к Смолину.
— Каким ветром, Степан?
— Попутным.
— Я рада этому ветру.
— Я тоже. Встреча с другом всегда приятна. Ты знаешь, кого ты судила?
— Знаю. Очень хорошо знаю. Этот человек когда-то предал меня.
— Маша!
— Ничего не понимаю… Сам говорил, что вывез меня ты!
— Говорил. Только пойми. Это Леший заставил меня слетать за тобой в Кремневку. Он не мог.
— Ты ради него приехал?
— Ради него.
— Боялся? И приехал рассказать, как это случилось?
— Да.
— Ничего бы не изменилось, Степан. Ты веришь мне?
ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ
Отсняло лето, и вместе с сентябрем в Сосновке грянули дожди. На одном из первых уроков
