отметил, что прокурор говорил убедительно, но о другом, не о том, что волнует подсудимых и чем озабочен суд. Затем адвокат логично доказал, что эксперт был нетверд в своих выводах и даже заключение сопроводил многими оговорками, которые лишили его необходимой авторитетности. После этого он принялся доказывать невиновность своего подзащитного.
Адвокат закончил речь, выразив уверенность в том, что суд не допустит несправедливости, не вынесет обвинительного приговора старому техноруку, всю жизнь отдавшему сплавному делу, и оправдает его.
Градова предоставила последнее слово Щербаку.
Алексей встал, потер рукой переносицу.
— В последнем слове обычно принято обращаться к суду с просьбой. У меня нет таких просьб.
За ним поднялся Каныгин. Положив тяжелые кряжистые кулаки на барьер, он сказал с сердитой гордостью:
— Последнее слово у покойников бывает. А я жив и жить буду.
Садясь на место, Каныгин перехватил ободряющий взгляд своего адвоката.
Выслушав подсудимых, суд тут же удалился в совещательную комнату для вынесения приговора.
Три года тюремного заключения… И по всем правилам арифметики выходило, что приговор вычеркнет из жизни Алексея тысячу девяносто пять дней. И кто знает, может, с этой поры пойдет у него одно вычитание. Горе не ведает плюсов. Это всегда потеря…
Алексей заметил, что, перед тем как уйти в совещательную комнату, Градова, собрав бумаги с судейского стола, посмотрела на него. Он уловил неторопливое движение ее рук, усталость красивого лица, но ничего не смог прочесть в ее взгляде: ни сочувствия, ни осуждения, ни протеста.
Как это много — тысяча девяносто пять дней!
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Алексей ехал в автобусе по городу и смотрел в окно, разглядывая улицы и тут же забывая о них, — он думал в это время о своем доме. Алексей давно проехал гостиницу, но не заметил этого и опомнился, когда услышал рев авиационных двигателей.
Здесь, в аэропорту, заканчивался маршрут автобуса. Алексей вышел из машины и, ругнув себя за легкомысленную экскурсию, направился к остановке, где была посадка на обратный рейс.
Рядом в палатке продавали апельсины. Неожиданно очередь зашумела, засуетилась.
Алексей остановился.
Какой-то летчик с независимым видом стоял у прилавка. Одна из женщин, энергично жестикулируя, отчитывала его:
— Если все будут лезть без очереди, апельсинов не хватит.
— Девушка, мне килограммчика три, — сказал летчик кудрявой продавщице.
— Не имеете права! — крикнула женщина.
— Пока я буду стоять в очереди, никто из вас не улетит. Поэтому вашу тревогу объявляю ложной и прошу всех соблюдать порядок. — Летчик повернулся к очереди и вежливо козырнул.
Алексей опешил: «Это ж Лунатик! Черт, усы отрастил!»
И тут же окликнул:
— Лунатик! Степан!
Алексея летчик узнал сразу. И, словно подхваченный вихрем, бросился ему навстречу.
— Леший! Откуда ты?
Они крепко обнялись.
Забыв про очередь, смотрели на них женщины, притихшие, взволнованные чужой радостью.
— Кого из наших встречал? — спросил Смолин, когда они отошли от ларька.
— Димка приезжал ко мне с женой. Порыбачили. Профессор. Преподает в академии.
— Молодец.
— Серафим гостил пару дней.
— Полковник небось?
— Точно. Катапульты испытывает. Здоров как бык, ничто не берет его. Белоусова видел?
— На вертолет пересел. Командир отряда. Недавно по телевидению выступал, рассказывал про сибирские рейсы.
— Если встретишь, пусть пару слов напишет. Мартынов где?
— Разбился.
Алексей не поверил.
— Не может быть!
— Разбился наш Андрей…
Они умолкли, и оба посмотрели на небо. Оно было чистым, голубым.
— Новый аппарат? — спросил Алексей.
— Да.
— Что случилось?
— Клюнул на посадке.
— Наградили?
— Как положено.
— Светка его с двумя осталась, кажется?
— Никак не думал, что она такая стерва. Детей в интернат засунула, сама через два месяца замуж выскочила. Вот так! Хоть стой, хоть падай.
— Бывает. У тебя-то что? Как наследники?
— Дочь в институте, сын в армии. Я ходил все время в Сочи, а теперь вот на короткие перевели — сначала в Киев, а нынче сюда. Скоро на отдых, видно.
— Намекает начальство?
— Да нет. Уважает. Но сам понимаешь, не молодые, как тогда, в Крыму. Вот были дни, Леший! Шарашили мы с тобой, старый черт, на полную катушку! Что у тебя?
Алексей вздохнул:
— Плохо, Лунатик.
— Чего вдруг?
— Судят меня. Сегодня как раз последний день.
— Иди ты!
— Авария была на запани. Серьезная авария.
— Минуточку! Где судят?
— Здесь. В городе.
— На набережной, что ли?
— Да.
— Ну-ка, пошли позвоним. Тут у нас с тобой такое знакомство есть — дальше некуда. Надеюсь, помогут.
— Не стоит, — сказал Алексей.
— А в тюрьму командировочку стоит выписать? Там, Леший, суточных не платят. Ты в курсе?..
Через несколько минут они сидели в диспетчерской аэропорта. Смолин полистал записную книжку, покрутил телефонный диск и сказал:
— Попросите Марию Сергеевну Градову.
— Она на приговоре, — ответил далекий голос.
Степан положил трубку.
Потом они бродили вдоль строя воздушных машин, к которым прикипели с ранней военной юности, и Степан вспоминал, как они вместе с Алексеем спасли раненую Машу Градову осенью сорок третьего года, и та далекая ночь вновь прошла перед ними.
