пошел на хитрость. Устроил так, что соседние племена увели у царя Амфитриона стадо – не то коров, не то свиней. Царь испытал припадок праведного гнева. «За Зевса, за свиней!» – вскричал он, потрясая мечом, и повел свои роты на войну. Ну а Зевс не растерялся – и шасть к прекрасной недотроге. Причем на сей раз по-хитрому: приняв образ Амфитриона. Все вышло о’кей. «Милый, – говорит Алкмена Зевсу, сочтя его за мужа, – ты уже управился с врагами? Как быстро! Теперь прошу управиться со мной. Только тут уж не торопись».
– И вот представь себе, волжский краб, – возбужденно заливался (а может быть, и заливал) Геракл, – родились у Алкмены враз два сына-близнеца: один от супруга, другой – от Зевса. Во чудеса были в наши времена в наших краях! Замри и ляг!
– Слов нет, я испытываю восторг и ликование по поводу описанных удивительных событий, – отвечал Лука Самарыч. – И все же вы как скептик не можете уяснить: что еле по плечу богам, то колдыбанцам по колено… Если прекрасная дочь Эллады сделала отцами враз двоих, то в моем зачатии участвовали в роли отцов не меньше ста истинных колдыбанцев. Причем не таясь, совершенно открыто, в обстановке энтузиазма и дружеского соревнования.
– Ты слышала, богиня Афина? – поднял очи к небу благородный эллин. – Теперь нам понятно, как было произведено это колдыбанское чудище. Самым извращенным способом.
– Фу, какой вы циник, – обиделось колдыбанское «чудище». – Я произведен самым естественным, общепринятым у нас способом. Открытым поименным голосованием. Между прочим, единогласно. Как в целом, так и с поправками. Всё чин чином. А протокол – даже с круглой печатью.
– Это разве естественно? – полубог был натурально ошарашен.
– Чему вы, собственно, удивляетесь? – пожал плечами колдыбанец. – В недавнюю советскую эпоху таким образом производились тысячи героев.
– Впрочем, я – герой нового типа, – продолжал он. – Поэтому при моем производстве было применено особое новшество. Отцом моим мог стать только тот, кто превзошел самого Зевса.
– Да, да. Зевс ведь превращался из бога в простого смертного. Это в общем-то раз плюнуть. А вот каждый из колдыбанцев при моем сотворении совершил несравнимо большее чудо. Из простого смертного стал богом. Нет, не потому, что швырял золотом и платиной. Эка жертва, если у тебя этих драгметаллов – что грязи в нашем микрорайоне.
– Каждый, кто хотел родить героя Самарской Луки, снимал с себя последнюю рубашку. Зачем? Чтобы поставить… бутылку. Хочешь быть отцом героя – гони на «Волжскую особую»! Ну а тогда – добро пожаловать, присоединяйся к коллективу…
Легенды, былины, а равно сказания утверждают, что после этих слов Геракл завопил: «О богиня Афина! Дай мне твои мозги, чтобы понять эту белиберду!»
Ну а мы от красивой легенды переходим к Колдыбанской действительности.
Стояла чудесная майская погода. Злые колдыбанские собаки еще продолжали весенние любовные игры и почти не кусали своего друга – человека. Не менее злые колдыбанские комары еще только собирали несметные полчища, чтобы искусать своего недруга – того же человека. Что касается абсолютно свирепых колдыбанских мух, то у них клыки еще только прорезались, и они пока только точили их. Чтобы осенью уж наверняка закусать тех, кто уцелеет после собак и комаров.
В одну из этих майских суббот истинные колдыбанцы по своему обыкновению собрались в ПОП-сарае «Утес».
В канун жаркого летнего сезона нас томила усиленная жажда. Разумеется, не простая, как в Элладе или в Москве-столице, а истинная. То есть жажда истины.
– Не кажется ли вам, друзья, – молвил Самосудов после второго стакана, когда часы начали отсчет истинного времени, – что на весенний разлив матушки Волги мы обязаны откликнуться небывало широким разливом мысли?
– Как пить дать, – с большой готовностью откликнулся Молекулов.
– А дать пить – еще лучше, – отозвался Безмочалкин.
– Совсем хорошо – дать в кредит, – завершил Профанов.
– До следующей субботы, – подхватил зал. – Еще лучше – до получки. Совсем хорошо – до квартальной премии.
Все воззрились на хозяина барной стойки в полной уверенности, что тот уже наполняет стаканы, дабы в честь предстоящего разлива мысли устроить образцово-показательный розлив «Волжской особой». Но, увы, нам открылась картина неожиданная и не совсем отрадная. Юрий Цезаревич почему-то не расцвел, подобно кусту майской сирени или черемухи. Напротив, он имел вид абсолютно бесцветный.
– Юрий Цезаревич, вы в курсе наших последних удивительных и особых замыслов? – попытались мы пробудить его от зимней спячки.
Но на сей раз Подстаканников не вздрогнул даже при магическом слове «особые». Он только взял молча свою амбарную книгу и раскрыл ее там, где была сделана закладка. Между прочим – ножом. Зловещий знак.
– Удивительные и особые замыслы клиентов ПОПа «Утес»… Превзойти Рембрандта. До следующей субботы… Опровергнуть Эйнштейна. До получки… Переплюнуть Колумба. До квартальной премии… Затмить Баха, Бетховена, Гайдна. До отпускных… – бесцветным голосом зачел Подстаканников свои иезуитские записи и демонстративно поджал губы.
Мы смекнули, что в преддверии жаркого летнего сезона барменская скупость достигла твердости волжского льда в лютые январские морозы.
– Мне открывается кое- какая истина, – мрачно изрек наш бармен. – Ни рембрандтами, ни эйнштейнами, ни колумбами, ни бахами, ни прочими знаменитостями вам не стать. Ни вторыми, ни третьими, ни сто тринадцатыми. Видать, не судьба.
Такого от Подстаканникова мы еще не слышали. Может быть, в нем накопилась обида всех семи барменских поколений, которые получили от наших предков несметные богатства лишь в виде долговых расписок. Или же Юрия Цезаревича укусила какая-то шальная колдыбанская зверь-муха. Или же очередной инспектор, побывавший в «Утесе», написал заключение, что ПОПу № 13 не место на этой земле…
– Что с вами, Юрий Цезаревич? – забеспокоились мы. – Вы рассуждаете как-то по- московски.
– Действительно, мы не стали пока знаменитостями. Но… дело тут совсем не в нас. Это истина, не требующая доказательств.
– Разумеется. И сейчас мы вам откроем новую истину, которая ставит все и вся на свои места. Виноваты не мы, виноваты… те знаменитости, которых мы выбрали своими соперниками.
– Не те это знаменитости. Рембрандт, Эйнштейн, Бах, Колумб… Все это для нас, очевидно, мелковато. А где мелко, там истинные колдыбанцы не плавают.
– Вот именно. Но сейчас мы немедленно найдем более подходящие кандидатуры для творческого состязания. Можно считать, дело в шляпе.
– Как пить дать! – подтвердил зал.
Флагманский столик нахмурил лоб и зачесал темечко. Все остальные завсегдатаи старательно уперли кулак в подбородок. Ну точно роденовский «Мыслитель».
Но озарение почему-то не приходило. Не могли вспомнить колдыбанцы никаких других подходящих знаменитостей, и все тут.
– Может, вы, наш юный друг, тряхнете юностью? – обратился к жениху-романтику Ухажерову Профанов. – Почему бы вам не стать вторым Ромео? Правда, придется заколоть себя кинжалом, но надеюсь, такие пустяки не испугают вас.
– Что мне кинжалы! – возражал храбрый Роман. – Рогнеда вот уже месяц отрабатывает на мне искусство работы с опасной бритвой. О, это особое искусство! Теперь меня ничем не запугать. Но… как уговорить Рогнеду стать второй Джульеттой? То есть лечь в гроб и заснуть, словно убитая. Моя невеста очень мнительна и наверняка заподозрит, что я действую с целью соблазнить ее. Особое неудовольствие у щепетильной Рогнеды, я знаю, вызовет то обстоятельство, что акт соблазнения ее планируется осуществить в гробу…
Вот такие, понимаете ли, дела. Ну не с кем соревноваться на равных. Некого превзойти, а точнее – обойти на повороте.
Наверняка все знаменитости мира вошли в сговор с Подстаканниковым. Это явно вытекало из его слов, которыми он огорошил нас.
– Короче, барная стойка закрывается, – объявил служитель источника истины. – До лучших времен. А лучше навсегда. Как пить не дать!
Наступила долгая щемящая пауза, во время которой все дружно и горестно смотрели в сторону источника истины – как бы в последний раз…
Легенды и былины утверждают, что завсегдатаи «Утеса», будучи в состоянии полного отчаяния, решили даже утопиться.
– Не дать! Не пить! Тогда уж и не жить! – вскричали истинные колдыбанцы и дружно вышли на берег Волги, дружно повязали себе на шею по увесистому кирпичу и так же дружно двинулись в холодные майские воды. Стройной шеренгой, с левой ноги, как на демонстрацию. Разве что транспаранты не несли и здравицы в честь руководства не кричали.
Раз-два, левой! Еще один шаг – и Волга-матушка примет в свои глубины отчаявшихся неудачников. И тут произошло… диво. Как только шеренга оказалась у кромки, река вдруг отступила ровно на шаг. Раз-два, левой! И снова матушка отодвинулась. На шаг, на два, на три. Раз-два, раз-два! Дружно марширует шеренга, но… посуху. Вот уже дошли колдыбанцы до середины Волги, вот по команде резво прибавили шагу. И все равно не могут догнать убегающие от них воды. Колдыбанцы перешли на трусцу. А потом – в галоп! А Волга, между прочим, в районе Колдыбана – километра полтора в ширину. А колдыбанцы, конечно же, не марафонцы. Упарились, уморились, умаялись.
– О Волга, матушка родная! – взмолился участковый Самосудов. – Нету больше силы молодецкой. Ты же знаешь, у меня хронический колит. Давно пора принимать слабительное.
– У меня радикулит и шейный остеохондроз, – завздыхал учитель Молекулов. –
