мне товарчик! Кричать такое. Слушай, а там, по-моему, какая-то девушка была.
- Да… Была… Шамаханская княжна
- Шамаханская княжна? И шо такое? Шо с ней стало?
- Та вы ее за борт выбросили.
- Я? Выбросил женщину? Что ты говоришь такое? Перестань! Нельзя так! Ой! И так голова болит…'
У Леонида Осиповича было много таких рассказов, в которых он переделывал разные знаменитые песни на 'новеллы' подобного характера.
Когда у нас с Нелей было 10-летие свадьбы в ресторане 'Прага', я пригласил Утесова. К тому времени мы уже сдружились. Он бывал на моих концертных премьерах и относился ко мне очень дружески. И вот, когда Леонид Осипович согласился быть тамадой на нашем свадебном юбилее, он сказал: 'Я хочу публично извиниться перед Иосифом…' Все, конечно, притихли от таких слов: Утесов, публично, перед Иосифом… А Утесов говорит: 'Он об этом не знает, и, слава Богу! Но когда Аркаша Островский в 64-м году после конкурса пришел ко мне и спросил: 'Как Вам понравился мой солист?' — я ему ответил: 'Ну, шо тебе сказать про твоего солиста Кобзона? Бог дал ему голос и послал его на…'. Так вот, я хочу сейчас публично извиниться, Иосиф. Я был не прав! Но мы все ошибаемся. Прости!..'
Так получилось, что в 1982 году я вернулся из поездки по Африке. Там случился у меня тепловой удар. Я выступал перед нашими рыбаками прямо на траулере в океане. Мне говорили: 'Нельзя петь больше 15 минут. Здесь африканское солнце, и ты должен с этим считаться. Уходи! Не стой долго на сцене!' Я сказал: 'А-а-а… Ерунда!' Брунов вел концерт. Все были в шапочках. Один я вышел без головного убора, да еще в 'тройке'. И… через час меня долбануло. Солнечный удар. Меня отнесли в каюту. А за рубежом тогда работали, естественно, 'блатные специалисты'. И какая-то медсестрица от волнения, что артист помирает у нее на глазах, решила ввести мне хлористый кальций. Ее 'автограф' у меня по сей день есть. Ну и… промахнулась, и вколола мне его в мышцу. Начался некроз, омертвление мышцы. Рука отказала. Когда я вернулся из Африки, меня госпитализировали. Я лежал в клинике. А Леонид Осипович лежал в Кремлевке. Пришел проведать Брунов и говорит: 'Ну, надо же… Теперь надо бегать и туда, и сюда…'
И дает мне телефон в палату Утесова Я стал ему звонить из своей палаты. Так мы переговаривались несколько дней. Я ему рассказывал историю про Африку и… анекдоты. Последний анекдот я рассказал Леониду Осиповичу за несколько часов до его ухода из жизни. Вот как бывает.
…Я еще еле ходил, но на время вышел из больницы, чтобы проводить его в последний путь. Вот его проводили достойно! Вот у него на похоронах народу было много! Он до последних дней оставался кумиром. На эстраде он первым получил звание Народного артиста Советского Союза. Было это так.
Отмечалось его 70-летие в Театре Эстрады на Берсеневской набережной. И вдруг радостное сообщение ведущего: 'Товарищ уважаемый юбиляр! К Вам в гости приехала Министр культуры СССР Екатерина Алексеевна Фурцева'. После этих слов на сцену выходит элегантная красивая Екатерина Алексеевна (а она действительно была очень красивая), подходит к микрофону и говорит: 'Указ Президиума Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик. За заслуги и т. д.'. Зал вскочил в едином порыве. Что творилось — передать невозможно. Он был по- настоящему народным!
КАК ХОРОНИЛИ ВЫСОЦКОГО
После ухода Высоцкого вокруг его похорон распространяется столько слухов, что лучше рассказать все, как было, чем развеивать каждый из них. Тем более что невольно я оказался в самом центре событий. 25 июля 1980 года в 8 утра мне позвонили близкие друзья Высоцкого Сева Абдулов и Валерий… Нет, не Золотухин. Валерий Янклович. Позвонили и сообщили о наступившей трагедии, о том, что в 4 часа не стало Володи. Потом сказали, что семья очень просит, чтобы его похоронили на Ваганьковском. А для того, чтобы похоронить на Ваганьковском, нужно было обязательное разрешение Моссовета. Во-первых, кладбище закрытое. Во-вторых, по статусу Володя… как бы… не подходил, потому что у него не было никакого звания…
- До этого вы с ним часто встречались?
- Много встречались. Особенно часто встречались, когда я был женат на Гурченко. Он неоднократно приходил к нам, и мы с ним, как почти все в те времена, любили сидеть у нас на кухне. Однажды пришел он очень расстроенный. Вышел фильм 'Служили два товарища'. В фильме должны были быть две его песни, песни вырезали. Володя пришел с гитарой. И стал на кухне петь нам эти песни… Дело было на Маяковке, на квартире Гурченко. Точнее, это была наша квартира, хотя оформлена была она на нее. Потому что, когда мы встретились и начали жить с Гурченко,
Ангелина Степанова, мать Шуры Фадеева, предыдущего мужа Гурченко, сказала: 'Купите квартиру моему сыну. Не будет же он жить на улице'. И я купил Шуре квартиру, хотя у меня тогда уже была и своя квартира на проспекте Мира…
Однако — о Высоцком Он звонил мне. Я ездил к нему в гости, когда он жил еще на Матвеевской. Потом встречались у него дома на Малой Грузинской. У нас были общие друзья — капитаны дальнего плавания из Одессы — Толя Горогуля и Феликс Дашков. Надо сказать, они нас сближали. Но особой личной дружбы у нас не было.
…Как-то выступаю я в саду 'Эрмитаж', в Летнем театре. Приезжает из ресторана 'ВТО' Высоцкий. И… значит… говорит: 'Иосиф, купи у меня песню'. Я говорю: 'Володя, ты с ума сошел. Я не покупаю песен'. Он говорит: 'Ну, тогда дай 25 рублей'. Я говорю: 'Это другой вопрос…' Смешно получилось.
А один раз, когда с марта по ноябрь в 71-году я еще ухаживал за Нелей, возвращаюсь с концерта в гостиницу 'Ленинградская', в которой жил тогда в Сочи. Вхожу, а в холле стоят Володя… Высоцкий и Марина… Влади.
- Ой, — говорю, — ребята, привет!
- Привет!
- Вы чего здесь делаете?
…Вот сошли с теплохода и коротаем ночь… Утром собираемся к Горогуле идти на 'Грузию'… Мест в гостинице нет.
Я говорю: 'У, ерунда, какая. Поехали ко мне'. Приехали на мой 10-й этаж, и я отдал им свой люкс. Договорился, чтобы им поменяли постель, а сам пошел спать на балкон в номер… туда, где жила моя будущая теща и Неля…
Встречались от случая к случаю. Но случаи были яркие. Когда в 74-м у меня родился Андрюшка, я поехал забирать его и Нелю в роддом. Едем мы из родильного дома, и вдруг на Дмитровке нас обгоняет красный 'пежо'. Обгоняет и тормозит. Это был январь месяц, и я держал Андрюшку в одеяле. Из 'пежо' выходит Володя. Говорит: 'Покажи! Кого родил?'
Я выхожу. Показываю. Володя снимает с шеи крестик и говорит: 'Поздравляю!'
- Так он же неверующий был?
- И я неверующий. Но говорю же вам, как это было. Да-а-а. 'Поздравляю!' — говорит. 'Спасибо, — говорю, — Володя…'
Когда разъехались, я сказал: 'Ну, точно Андрюха или гениальным будет, или бандитом…'
Когда Володи не стало и возник вопрос, что дальше делать, собрались Евтушенко, Вознесенский, Белла Ахмадулина, другие, близко знавшие его люди. Трое суток не выходили мы из его дома. Володя лежал у себя в доме. Его не отдали в больницу. Вскрывать не дали. И правильно сделали. Потому что было бы столпотворение…
Однако про самое главное — про кладбище. Я сразу поехал в Моссовет. У меня был там очень хороший доброжелатель Коломин Сергей Михайлович, первый заместитель Промыслова. Я ему все рассказал. Он говорит: 'Да. Очень жаль Володю'. Эту новость он от меня узнал. 'Что ж, — говорит, — езжайте, выбирайте место. Если найдется там место, я разрешу'.
Я поехал на Ваганьково. Там уже были заместитель директора Театра на Таганке и отец Володи Семен Владимирович. Стали смотреть, куда бы можно было положить Володю. 'Нет, нет, — говорил отец, — только на Аллее поэтов'. Мы пошли туда, но это была такая глупость… по одной простой причине: там
