дома и деревья невидящий взор. Он напряженно думал о чем-то.
Потом решительно подошел к столу, снял трубку телефона менее решительно и совсем уж как-то робко набрал номер.
—Извини, это опять я. Послушай, мне очень... не могу поверить... В чем я провинился перед тобой, ну в чем, скажи, ради бога? После всего, что было между нами... Прошу тебя... ты не могла бы сегодня приехать ко мне вечером, как обычно? Пусть в последний раз, очень прошу. Ну почему? За что? Я тебе верил... все равно буду ждать тебя дома весь вечер. Что? Но ты должна объяснить мне... Почему вдруг, я имею право знать? Не лги, тут что-то другое. Подожди, я прошу... Я очень прошу тебя, выслушай... Сука! Грязная сука! Ну, ладно...
50
Долговязый, как жердь, Баба-Тим стоял посреди склада и растерянно скреб затылок, когда к нему подбежал всклокоченный дизелист.
—Замечтался, Тимоша!
—Нет, нигде нет, везде смотрел, — сокрушался помбур, — что делать?
—Плохо смотрел, — сказал Сергеи, двигая бочонки, ящики и рулоны запасного брезента, — помню, были на месте.
—Я плохо смотрел? Я плохо? — возмутился Баба-Тим. — У меня глаза ястреба. Я в селение бегал, раз глянул—и уже знаю каждый камень, каждую собаку.
—Не похваляйся знакомствами, вареник, ищи долотья.
—Ты вареник, я везде смотрел, нигде нет.
Сергей помчался обратно на вышку и доложил бурильщику:
—Как сквозь землю провалились. Вместе с мешком. Что делать, Борь?
—Без этого долота разве нельзя поднять грунт на анализ? — спросила Джой. — Неужели нельзя?
—Попробуем обойтись, — обронил Борис Корин, не прекращая работы. — Уже вызвали КЭТ с базы, выручит, голубушка. Попробуем, короче. Не робей, нефтяники, носы вверх!
—Кэт? — ревниво произнесла девушка и, озадаченная, отправилась следом за Сергеем в дизельный блок.
Между тем по лагерю торопливо шли Светлана и Габи. Луковский и представитель правительства остались возле вертолета, уважив настоятельную просьбу врача. Оба почти не разговаривали, издали сурово поглядывали на скромные жилища нефтяников, окружавшие автобус-лабораторию, точно несколько оброненных и выгоревших на солнце брезентовых шапок.
Габи безуспешно пыталась перехватить у Светланы тяжелый саквояж и сбивчиво поясняла на ходу:
—Обиделся чего-то на всех, полез отдыхать на крышу «сарая», видеть, говорит, никого не хотел. Обиделся чего-то, дурак. Сорвался в отстойник, там торчал лом. Забыли убрать, наверно. Поцарапал бедро, и только. Очень испугался, когда падал. Очень. Темно, высота большая, внизу чего только не валяется, много металла, острых предметов, всякого. Страшно, конечно. Куда летишь — понять невозможно, кувырком. Я бы тоже испугалась. Да, Сергеевна. Так закричал — у меня кровь застыла. Я была на вышке, услышала — сама чуть не в обморок. Он очень испугался. Мы тоже. Бросились к нему, а он уже выбрался. Оказалось — царапина. Небольшая. Я промыла с дезинфекцией, перевязала. Напрасно беспокоишься, Сергеевна. И тогда, ночью, напрасно мы подняли тревогу. Зря сообщили утром: ничтожная царапина. Везучий он, теперь не умрет до самой смерти. Зачем ты прилетела? У меня же аптечка, ты сама оставила. Лекарства хватит еще на десять таких лентяев, как он.
—Но ведь он не встает, ты сказала.
—Мужчина... Моего Банго дважды подстерегали в джунглях пули, он и слова не сказал. Мой Банго настоящий мужчина...
—Бывает шок опасней раны, — заметила Светлана, — где наш пострадавший? Не он ли?
—Он. Нежится в тени. Иди сама к этому бездельнику. — Габи махнула рукой и демонстративно остановилась, не доходя до палаток, даже отвернулась с презрительной гримасой.
А в дизельной Джой допытывалась у Сергея Гринюка:
—Плохо? Рабочие в ужасе, Габи тоже расстроена, а вам нипочем'. Признайтесь, положение тяжелое?
—Нема такого положения, из которого бы пролетариат не выбрался хоть на карачках! — рассмеялся великан.
—Борис сказал, что приедет какая-то Кэт. Кто она, консультант? Ученая красавица?
—Борис не промах, соображает мигом. КЭТ, барышня, это комплексная аппаратура электрокаротажа. Электрической штуковиной определяют сопротивление пластов. У нефти, к примеру, свое сопротивление, ин-ди-ви-ду-аль-ное. Уловили?
—Не очень, — призналась Джой, она успокаивалась под влиянием его бодрого настроения.
—Главное, что на восьмой сотне метров пошел жирненький шлам, — продолжал Сергей, которому приятно было чувствовать себя всезнающим наставником такой любознательной и прелестной иностранной девушки, -шлам, Джойка, капитальный, пальчики оближешь! Дело пахнет керосином в прямом смысле! Через несколько денечков, если не оплошаем, выйдем на последний рывок. А оплошать не имеем желания, верно?
—Неужели скоро конец...
—Гадаю, еще неделька-полторы — и шабаш, ба-рышня-куховарочка.
—Шабаш бывает только у ведьм.
—Ну, не шабаш, так баста.
—Серж, милый, пожалуйста, просветите меня хоть Напоследок. Скоро финал, а я до сих пор полнейшая невежда. Как мы... как вообще, а? Никто не поверит, что я была в нефтеразведке, что я... нефтяник.
Сергей приосанился, степенно вытер замасленные ручищи ветошью, походил маленько по палубке дизельного своего хозяйства, остановился, заложив руки за поясной ремень, и произнес солидненьким баском:
—Как бы это вам донести до сознания получше... популярно... Дивчина вы умная, сколько классов?
—Образование? Я окончила колледж по курсу классической филологии. Государственный колледж в Блекленде.
—Годится. Оно вроде как техникум, — улыбнулся Сергей. — Я вам по-быстрому, но по-научному, чтоб капитально и понятно.
—Пожалуйста. Только все хочу спросить, отчего здесь то и дело со мной разговаривают по-разному? То просто, как с другом, то вдруг точно с чужой. Вот и вы, еще утром — «ты, дружище», а сейчас — «вы, барышня».
—Обвыкаемся, видать, — с трудом нашелся дизелист, совершенно не ожидавший такого замечания с ее стороны, — такой у тебя возраст, что ли, ломкий. Переходный период, я извиняюсь. То глянешь — дитя дитем, то присмотришься — не, взрослый человек при серьезном пищевом деле, так сказать. Не обращайте внимания. А в настоящий момент я тебе объясняю технологию производства. Собираюсь. Я, конечно, не претендую, но знаю порядок. Даже в школах, к примеру, на уроке учитель обращается к пацану: садитесь, мол, Иванов-Сидоров, ставлю вам «два».
Сергей рассмеялся весело, с большим удовольствием. Джой тоже хмыкнула разок-другой и сказала:
