Гроза

Но что мне делать со своим сердцем,
Если я не знаю, шумит оно от простора
Или вибрирует — мертвая раковина.
Но в день, когда, как пьющие птицы
Подымают к небу вороненые клювы,
Трубачи подымут свои фанфары,
Мне это станет совершенно безразлично.
Весна. И над городом проливное солнце.
И я опять заболел старым недугом —
Острым восприятием пространства.

Март 1938

«Дымные вечера над Москвою…»

Дымные вечера над Москвою,
И мне необычно тоскливо.
Ливень сгоревших событий
Мне холодит губы,
И я прохожу неохотно
Мир этот полузабытый.
Так, поднимая кливер,
Судно идет против ветра.
Но отгорают рассветы,
Годы идут на убыль,
И ржавою ряской быта
Уже подернуло строки.
И в вечер, который когда-нибудь
Придет подсчитывать сроки,
Рука твоя и нынешний вечер
Тоскою высушат губы.

19 марта 1938

Я ВЕРЮ В ДРУЖБУ

Я верю в дружбу и слова,
Которых чище нет на свете.
Не многих ветер целовал,
Но редко ошибался ветер.
Я ветром мечен. Я ломал
Судьбу. Я путь тревогой метил,
Не многих ветер целовал,
Но редко ошибался ветер.

1938

«Поэт, мечтатель, хиромант…»

Поэт, мечтатель, хиромант,
Я по ладоням нагадал
Ночных фиалок аромат
И эту нежность на года
В спокойном имени твоем.
Ты спишь. Ты подложила сон,
Как мальчик мамину ладонь.
Вот подойди, губами тронь —
И станет трудный «горизонт»
Таким понятным — «глазоем».
Так Даль сказал. И много тут
Спокойной мудрости.
Прости,
Что я бужу тебя. Плету
Такую чушь.
Сейчас цветут
На Украине вишни. Тишь.
Мне слово с словом не свести
В такую ночь.
Когда-нибудь
Я расскажу тебе, как жил.
Ты выслушай и позабудь.
Потом, через десяток лет,
Сама мне это расскажи.
Но поздно. Через час рассвет,
И ночь, созвездьями пыля,
Уйдет, строкой моей осев,
На Елисейские поля
По Ленинградскому шоссе.

Июнь 1938