Гроза

Начнет расширяться,
Свистя и крутясь,
Пока,
Расстоянием опаленный,
Водитель зажмурится,
Отворотясь.
И тронет рычаг.
И, почти задыхаясь,
Увидит, как падает, дымясь,
Игрушечным мячиком
Брошенный в хаос
Чудовищно преувеличенный мяч.
И вечность
Космическою бессонницей
У губ,
У глаз его
Сходит на нет,
И медленно
Проплывают солнца,
Чужие солнца чужих планет.
Так вот она — мера людской тревоги,
И одиночества,
И тоски.
Сквозь вечность кинутые дороги,
Сквозь время брошенные мостки.
Во имя юности нашей суровой,
Во имя планеты, которую мы
У мора отбили,
Отбили у крови,
Отбили у тупости и зимы.
Во имя войны сорок пятого года.
Во имя чекистской породы.
Во и! —
мя!
Принявших твердь и воду.
Смерть. Холод.
Бессонницу и бои.

А мальчик мужает…
             Полночью давней
Гудки проплывают у самых застав.
Крылатые вслед
             разлетаются ставни,
Идет за мечтой,
             на дому не застав.
И может, ему,
              опаляя ресницы,
Такое придет
              и заглянет в мечту,
Такое придет
             и такое приснится…
Что строчку на Марсе его перечтут.
А Марс заливает полнебосклона.
Идет тишина, свистя и рыча,
Водитель еще раз проверит баллоны
И медленно
                    пе-ре-ведет рычаг.
Стремительный сплав мечты и теорий,
Во всех телескопах земных отблистав,
Ракета выходит
На путь метеоров.
Водитель закуривает.
Он устал.

Август 1939

ОРКЕСТР В ОТУЗАХ

Автобус крутится два часа,
И мало ему экзотики.
И ты устал
Языком чесать,
И дамы
Сложили зонтики.
А темнота залила до шин…
И вот задумался ты:
«Скажи,
Ты дожил
Или дожил
До этакой простоты?»
Но, останавливая темноту,
Отузы идут,
И вот
Колхозный оркестр возле Отуз
Старинную песню ведет:
Он бубном плеснет,
Он тарелкой плеснет.
Чужой мотив.
Но вдруг
Днепровским напевом,
Рыбачьей блесной
Скрипка
Идет в игру.