куда и я не имел доступа»)[446]. Борис Годунов не только хорошо воспринял все подарки (взял даже портрет Горсея), но и щедро отплатил за них. Возможно, что некоторые из упомянутых предметов (или даже животных из английского зверинца) впоследствии все-таки оказались на годуновском дворе. Если так, то это еще один штрих к характеристике домашнего обихода правителя царства.
Огромное хозяйство Бориса Годунова тоже требовало своего управления. У боярина был свой приказчик — Михаил Косов, чье имя встречается в качестве управителя Важской земли, переданной Годунову не позднее июля 1586 года[447]. Косов служил в кремлевском дворе Годунова; он упомянут в записках Джерома Горсея как «видный дворянин», передававший ему царские подарки[448]. Однако Горсей, видимо, не разобрался с его чином. В дневнике имперского посольства сохранилась запись о том, что «дворецкий» Михаил Косов передавал подарки от Бориса Федоровича и сам получил от посла Николая Варкоча золотой кубок. Интересно, что Борис Годунов отослал этот подарок назад, сказав, что «такой подарок слишком великолепен для него, будет с него и попроще». Имперский посол действительно подарил Борису Годунову великолепные подарки; среди них «прекрасную драгоценность»: «верблюд, а на нем сидел араб, у верблюда с каждой стороны висело по золотой корзиночке, в которых для украшения вделано было несколько маленьких золотых монет. Вся драгоценность была выложена прекрасными рубинами и алмазами». Возможно, что, возвращая кубок, Борис Годунов хотел смягчить впечатление от грубости приставов, которые «были бесстыжи и грубы по московской повадке» и вымогали у посла еще и другие дары: «Подари, де, посол, еще золотую цепочку к драгоценности, чтобы было на чем ее повесить!» «Приложи, де, еще золотое кольцо к ней, тогда Борис Федорович одарит тебя знатно». Когда посол исполнил все их просьбы да еще наградил дворецкого Михаила Косова золотым кубком, Борис Годунов предпочел дипломатично продемонстрировать свою скромность. Он прибавил от себя еще подарки и вернул подаренный кубок, чтобы послы не подумали, что могут дарить золотые кубки как Борису Годунову, так и его слуге[449].
Имелась у Бориса Годунова и «личная» канцелярия. В ней служили также дворецкий Богдан Иванов и казначей Девятой Афанасьев[450].
Положение Бориса Годунова при троне открыло дорогу к чинам и богатствам всем более или менее заметным представителям родов Сабуровых, Годуновых, Вельяминовых. Впрочем, точно так же действовали другие бояре, например Романовы или Шуйские, вокруг которых всегда было много родственников, свойственников, слуг и «хлебояжцев». Картина привычная для Московского царства до самого его заката[451]. Однако особенность Бориса Годунова была в том, что, доверяя своим родственникам, приближая их и расставляя на ключевые посты, он не забывал о «приличиях». Даже опальные люди часто возвращались им из ссылки, несмотря на их явную вражду к правителю царства. Кого-то он мог считать больше не опасным себе, а кого-то намеренно ставил в такое положение, чтобы вернувшийся к Государеву двору человек помнил, кому он обязан.
Как и многие правители в России, Борис Годунов жил между двумя полюсами — неумеренным поклонением и смертельной ненавистью. Судя по запискам Горсея, близко наблюдавшего Бориса Годунова, тот опасался покушений на свою жизнь и принимал меры предосторожности. Горсея очень огорчала «ненависть», которую «возбудил в сердцах и во мнении большинства князь-правитель… его жестокости и лицемерие казались чрезмерными». Приглашенный однажды на боярскую охоту, Горсей стал свидетелем того, как Годунов вынужден был вернуться во дворец, испугавшись того, что слишком много людей узнали о том, что он выехал со своего двора с небольшим количеством слуг. Во дворце же его ждали просители — «епископы, князья, дворяне». Они не могли подать свои челобитные по нескольку дней, так как Борис Годунов «пользовался обычно тайным проходом в покои царя». Когда Горсей посоветовал Годунову выйти на крыльцо к просителям, то правитель, не успевший отойти от явной или мнимой опасности на охоте, сначала «сердито» посмотрел на английского гостя, подавшего недобрый совет. Но тут послышались крики обнадеженных просителей: «Боже, храни Бориса Федоровича»; «Ты наш царь, благороднейший Борис Федорович, скажи лишь слово, и всё будет исполнено!» Услышав эти крики, Годунов почувствовал себя явно лучше. «Эти слова, как я заметил, понравились ему, — пишет Горсей, — потому что он добивался венца»[452].
Да, Борис Годунов любил добрые слова о себе. Лучшей характеристикой деятельности «лорда- правителя» стали слова из наказа Григорию Микулину в 1600 году, где очень точно — именно так, как, видимо, хотелось самому Годунову, — дана оценка его «властодержавного правительства» и служения царю Федору Ивановичу: «…и своим разумом премудрым, и храбръством, и дородством, и промыслом… его царского величества имяни… честь и повышение и государству Московскому прибавленье во всем учинил, и новоприбылые государства под государеву царскую высокую руку приводил, и во всем государстве, Росийском царстве прибавленье и расширенье учинил великое, и всяким служилым людем милосердье свое показал, и многое воинство устроил, а черным людем тишину, а бедным и винным пощаженье и всей Российской земле облекченье, и радость, и веселие показал; и премудрым своим разумом и храбростию всю Рускую землю в покое, и в тишине, и во благоденственном житии устроил» [453]. Эту «тишину» вспоминали все панегиристы русских царей, и Борис Годунов не был здесь исключением. Сходные слова читаются в «Повести о честнем житии царя и великого князя Феодора Ивановича всеа Русии»: «В лето же благочестиваго его царствия управляя и строя под ним богохранимую державу шурин его слуга и конюшей боярин Борис Федорович Годунов. Бе же убо той Борис Федорович зело преизрядною мудростию украшен и саном паче всех и благим разумом превосходя и пречестным его правительством благочестивая царская держава в мире и в тишине велелепней цветуще»[454].
Не стоит думать, что власть Годунова славили только при его жизни. И в более поздних текстах тоже слышны сходные оценки правителя: «Бысть же той Борис образом своим и делы множество людей превзошед, никто бе ему от царских синклит подобен во благолепие лица его и в разсуждение ума его, милостив и благочестив паче во многоразсуждении доволен и велеречив зело и в царствующем граде многое дивное о собе творяше во дни власти своея…»[455] Если бы Борис Годунов погиб где-то на поле брани, ему бы простили всё. «Тишайшего» боярина и лучшего советника царя Федора Ивановича вспоминали бы добром еще много лет спустя. Вслед за авторами летописей их оценки попали бы на страницы исторических трудов и школьных учебников. Но Годунов, как все видели, желал царского венца…
Часть вторая
Царь Борис Федорович
Глава 5
Венчание на царство
Борису Годунову оставался шаг до «высшей власти», но этот шаг еще надо было сделать. Царская власть в представлениях людей Средневековья была либо от Бога, либо… она не была царской. Преемственность власти обеспечивалась кровным родством, но трон не обязательно переходил от отца к сыну. В доме Рюриковичей случались «замятии», вызванные борьбой дяди и племянника или двоюродных братьев. Иван III венчал на великое княжение Дмитрия-внука «мимо» сыновей от второго брака. В малолетство Ивана Грозного всеми силами боролись за майорат — передачу наследства в руки старшего сына. Боялись, что власть уйдет в руки дмитровского князя Юрия Ивановича или старицкого князя Андрея Ивановича, и оба умерли в кремлевской темнице. Потом уже сам подозрительный Иван Грозный
