четыредесятницу совершите». Борис по-прежнему не занимал царские покои и не возвращался на свой двор в Кремле, а ездил к сестре царице и инокине Александре Федоровне в Новодевичий монастырь, чтобы вместе с нею провести начало поста. Упустить эту деталь — значит, не понять очень важный духовный перелом, происходивший в то время в душе Бориса Годунова. Уединившись для молитвы в монастыре, он как будто хотел очиститься от всех прежних прегрешений, тысячи раз повторяя слова покаянного канона Андрея Критского, открывавшего молитвы первой недели Великого поста: «Помилуй мя, Господи, помилуй мя». Не прошло это незамеченным и для летописца, записавшего, что царь Борис Федорович «приидоша из Девичья монастыря к Москве в государевы хоромы, уговев Великого поста неделю на Зборное воскресение; к царице же Александре ездиша в Новой Девичей монастырь по вся дни».
9 марта 1598 года был установлен праздник Богородицы и крестный ход, которым полагалось впредь отмечать состоявшееся избрание Бориса Годунова на царский престол. Автор «Нового летописца» писал, что «празноваху той день Пречистыя Богородицы до приходу Ростригина» [511] (то есть до захвата царского трона самозваным «царевичем Дмитрием»). 15 марта 1598 года по всем монастырям и церквям была разослана окружная грамота патриарха Иова, рассказавшая о том, что происходило в Москве со времени смерти царя Федора Ивановича и как избирали царя Бориса Федоровича. Повсюду должны были петься трехдневные молебны о здравии царской семьи и возноситься молитвы о многолетии его царствования. К патриаршей грамоте была приложена «Роспись, как Бога молити в октеньях и многолетие пети». Эта роспись вносила изменения в тексты церковных служб, связанных с упоминанием нового царя. Но царица-инокиня Александра по-прежнему поминалась на ектеньях первой: «Помолимся о благоверной царице и великой княгине иноке Александре, и о державном государе нашем благоверном и христолюбивом царе и великом князе Борисе, и о его благоверной царице и великой княгине Марье, и о благоверном царевиче Феодоре, и о благоверной царевне Ксении, и о патриархе нашем имярек (аще ли где митрополит, или архиепископ, или епископ и того и поминати)»; «о пособлении и укреплении христолюбивого воинства и вся прочая октенья по ряду»[512].
Таким образом, новый чин очень точно отражал роль царицы-инокини Александры, патриарха Иова и освященного собора в делах царского избрания. Кроме того, на церковных молебнах и службах многие подданные впервые должны были узнать не только имя нового царя, но и имена его жены и детей, что говорило о начале новой династии. В этом Борис отступил от старины. Придет время, и ему вспомнят ненужные «приклады» с упоминанием на ектеньях членов его семьи. Кощунственным покажется и то, что золотой ларец с патриаршим экземпляром «Утвержденной грамоты» об избрании на царство Бориса Федоровича поставят к мощам московского митрополита Петра в Успенском соборе, вскрыв для этого раку чудотворца и небесного покровителя Московского государства. Хотя при самом царском избрании это, напротив, казалось особенно благочестивым и важным для подтверждения выбора, сделанного на Земском соборе.
Окончательно царь Борис Федорович и вся его семья въехали в Кремль «в свой царьской московской черьтог житии, где прежнии московские государи цари и великие князи живали», только 30 апреля 1598 года. В разрядной записи подчеркивалось, что это делалось «по благословению великие государыни царицы и великие княгини иноки Олександры Федоровны всея Руси»[513] .
Серпуховский поход
Даже успешное воцарение еще не освобождало царя Бориса Годунова от необходимости доказывать, что это был не просто человеческий выбор. Пока что он оставался лишь избранным в качестве первого среди равных. Дьяк Иван Тимофеев будет намеренно подчеркивать, что Борис — «первый в Росии рабоименный царь»[514]. Но исторический спор 1598 года у своих политических противников Борис Годунов уже выиграл. Первые же решения по местническим делам князей Голицыных, разбиравшиеся еще от имени царицы Александры Федоровны, показали настоящую расстановку сил в Боярской думе. Царю Борису Годунову можно было не бороться с оппозицией, которой, по большому счету, у него и не было. Автор «Нового летописца» писал, что «князи же Шуйские едины ево не хотяху на царство», все же другие, наоборот, «чаяху от него и впредь милости, а не чаяху людие к себе от него гонения». Боярин князь Василий Иванович Шуйский явного недовольства не выказывал, его подпись стоит в «Утвержденной грамоте» сразу же за рукоприкладством главы Боярской думы князя Федора Ивановича Мстиславского. Другой князь, Дмитрий Иванович Шуйский, состоял в свойствё с Борисом Годуновым: оба они были женаты на сестрах — дочерях приснопамятного Малюты Скуратова. Князь Дмитрий Шуйский, как говорили, даже мирил Годунова с остальными боярами, когда тот отказался ездить в Думу и затворился в своем доме[515]. Но одним своим происхождением из Рюриковичей Шуйские представляли угрозу для новой династии. Так же, как другие недовольные и обойденные князья, Голицыны (из Гедиминовичей), чьих подписей как раз и нет под грамотой.
Интрига против Бориса Годунова, избранного в цари, похоже, все-таки состоялась, но она была связана с именем царя Симеона Бекбулатовича. Об этом сообщал оршанский староста Андрей Сапега. В июне 1598 года он писал гетману Кшиштофу Радзивиллу: «Говорят, некоторые князья и думные бояре, особенно же князь Бельский во главе их, и Федор Никитич со своим братом, и немало других (однако не все) стали советоваться между собой, не желая признать Годунова великим князем, а хотели выбрать некоего Симеона, сына Шугалея, Казанского царевича, который живет в Сибири, далеко от Москвы». В Литве всё напутали, кроме имени Симеона, наследовавшего когда-то своему старшему родственнику, касимовскому царю Шахали (Шигалею). Борис Годунов на это будто бы отвечал, что «враг уже в земле», имея в виду угрозу нашествия крымского царя: «Пока вы к тому дойдете, смотрите, чтобы вы царства не погубили и чтобы язычники не овладели им»[516]. В этом случае важна сама мысль о возможном воцарении Симеона Бекбулатовича, а не искаженные до неузнаваемости детали дела (например, с происхождением и тогдашним местопребыванием кушалинского затворника, так и не узнавшего сибирской ссылки). Возможно, что в основе слуха лежало дело об извете, поданном Борису Годунову на царя Симеона. В нем говорилось, будто Симеон, «приехав к Москве, хотел тебе, государю, смерть учинити. И думал он же… изменою отъехати в Крым и в Нагае, и в Литву»[517]. Вопреки всему, доводчик не был пожалован, хотя само дело могло иметь разные последствия и отразиться на изменении положения царя Симеона Бекбулатовича. Это, в свою очередь, могли связать с продолжавшейся борьбой за власть.
В итоге Годунов отложил венчание на царство и подверг себя еще одному испытанию. Во главе всей государевой рати он отправился в поход в Серпухов для борьбы с крымским царем. Однажды, в 1591 году, слава победителя «безбожных агарян» и ревнителя православной веры уже помогла укрепиться Борису Годунову как правителю государства. Теперь ему было важно повторить свой успех. В одной из разрядных книг сохранились слова, произнесенные им в ответ на предложение сначала венчаться на царство, а потом идти воевать против крымского царя: «Ныне яз, прося у Бога милости и у Пречистыя его Матери, и у великих чюдотворцов, хочю итти с Москвы на Берег против своего недруга крымскаго царя Казы-Гирея. И нечто милосердый Бог смилуется, а желанное свое получю, и яз тогды венчаюсь царьским венцом»[518].
Главными воеводами полков были назначены служилые татарские царевичи Арасланалей Кайбулович, «казацкие орды» Ураз Магмет (через два года Борис Годунов посадит его на касимовское царство), сибирские, «шеморханские», «юргенские» царевичи, а также «волошские воеводичи» (один из них, Степан Александрович, будет пожалован боярством и станет в местническом отношении выше остальных бояр). Их роль в Серпуховском походе скорее была почетной; рядом с ними на воеводство были поставлены настоящие воеводы из первых лиц Думы — князь Федор Иванович Мстиславский, князь Василий Иванович Шуйский, князь Тимофей Романович Трубецкой, князь Иван Иванович Голицын. Дворовыми воеводами самого Бориса Годунова стали боярин Федор Никитич Романов и его брат кравчий Александр Никитич Романов[519] — что, между прочим, противоречит версиям о их конфликте с новым царем. Выходя в поход, царь Борис Федорович должен был провести смотр
