медленно поковылял прочь от шумной дороги.
Вторую неделю бредет он по родной земле, скрываясь от людей, держась подальше от шоссе и населенных пунктов. Однажды попытался Тарас подойти к селу, но, услышав грохот вражеских мотоциклов, свернул в заросли. Нет, не стоит рисковать… Где же фронт? Где наши? Пока живой, он должен идти, догоняя своих.
Только один раз легонько ударил кулаком по арбузу, как тот уже и раскололся. Пьет майор сладкий нектар, глотает семечки, черные и крепкие, поглядывает на свою распухшую, как колода, ногу. Что-то грозное и опасное таится под заскорузлой от запекшейся крови повязкой.
Тарас Залета лежал на траве под кустом, выгревал на солнце одеревеневшую ногу. Не заметил, как и уснул. А когда проснулся, то увидел бричку с запряженным конем и седобородого деда с батогом в руке. Сначала хотел было уползти в кукурузу, но, опомнившись, понял, что старик его не видит — просто он занят арбузами, выискивает их в бурьяне. Найдет, постучит пальцем, сорвет, положит в бричку, прикроет сеном и снова рыщет глазами по бахче, Тарас поднялся на колено, окликнул:
— Дедушка!
Дед даже подпрыгнул от неожиданности, бросился к бричке, но потом остановился, подошел к майору.
— Чего испугались? Я же свой…
Дед потряс седой бородой и сказал:
— Теперь не разберешь, кто свои, а кто чужие… Так и гляди, чтоб не попасть в беду. Времена!.. А вы кто будете?
От старика Залета узнал, что находятся они неподалеку от Лубен, что за холмом — село Нижний Булатец. И несказанно обрадовался этой неожиданности. Это — спасение.
Узнав, что в Нижнем Булатце нет гитлеровцев, майор с наступлением вечера перевалил через холм и вскоре уже сидел в хате у Сацких. В дом, где квартировала сестра, учительница, и где вместе с семьей недавно отдыхал, он войти не осмелился. Знал: сестра выехала из села, а хата принадлежала выселенному кулаку — очень может быть, что хозяин снова туда вселился…
Коротко рассказал Тарас Залета, как он попал к ним.
Сацкие стали прикидывать, к кому обратиться, где найти такого человека, который укрыл бы его.
— Может, сходить к Гайдаям? — спросил Иван. — Тамара вернулась. Она же медсестрой в госпитале работает.
— Тамара? Дочка Павла? — обрадовался Залета. — Зови ее!
Несмотря на то что уже наступил комендантский час, Иван подался в Осовцы. Сначала пришел к Борису, и уже вдвоем пробрались они к Гайдаям.
К счастью, Тамара была дома. Завернула она в платок свою санитарную сумку, давно лежавшую без дела на этажерке, и сказала:
— Пойдем. Только не все сразу. Выходите сначала вы, а я за вами.
Тамара осмотрела рану, смазала ее йодом и переменила бинты. Потом сделала укол. Майор успокоился, уснул, а Тамара с родителями Ивана стала советоваться, где спрятать раненого.
— У нас ему оставаться нельзя, — сказал Сацкий.
— Что вы, папа! — вспыхнул Иван. — Что вы говорите! Пускай остается. Спрячем на чердаке или в сарае.
— Не горячись, сынок. Не думай, что я за свою шкуру дрожу. В наших руках судьба человека… Я когда-то был председателем колхоза, активист… Сейчас сам знаешь, как относятся фашисты к бывшим активистам. Сколько уже арестовали, а неизвестно, куда и подевали. К нам тоже могут прийти. Зачем подвергать человека опасности. Ему нужно убежище надежное.
— И нам опасно брать к себе… — с грустью в голосе произнесла Тамара. — Но я еще с мамой посоветуюсь.
— Я знаю, где его можно спрятать, — оживился Борис — У Володи Струка.
— Это кто такой? — спросил старший Сацкий.
— Мой дружок по школе. Один живет. В Осовцах. Мать громом убило, а отец на фронте. Свой парень, я его хорошо знаю, за одной партой сидели…
— А захочет ли он, сынок? Согласится ли? — усомнилась мать Ивана.
— Согласится, — заверил Борис.
— Ну хорошо, — сказал Сацкий. — Ты еще, Борис, разведай хорошенько, как и что. Завтра решим. А пока эту ночь пусть у нас переспит. Плохо, видно, ему, стонет, бредит…
Было за полночь, когда Борис собрался домой. Тамара осталась: ей надо было сделать майору еще укол. Когда ребята вышли во двор, Борис сказал:
— Слыхал, как стонет майор? Стонет и кричит: «Танки, танки!» Это они нас танками и оглушили… Не знаю, что бы я дал, если бы мне посчастливилось поджечь хоть один фашистский танк!.. Нет, танк, конечно, я не подожгу, — вздохнул Борис, — а что-нибудь подобное сделаю.
— Не дури, — предостерег Иван. — Нам надо быть сейчас особенно осторожными, чтобы спасти майора. Такой человек ценнее всякого танка.
— Человек человеком, а танк танком… Будь здоров!..
Володя Струк, тот самый, который так старался помочь Борису Гайдаю поймать «шпиона», тринадцатилетний мальчишка с удивительно светлыми глазами и неизменной улыбкой на устах, ежедневно отправлялся на базар и целый день слонялся там без дела. Базар в Лубнах знаменитый. Можно сказать, что до прихода гитлеровцев лубенский базар знали и в Киеве, и в Полтаве, и в Харькове. С ранней весны и до заморозков в Лубнах можно было купить свежие овощи и фрукты. Нигде не было таких «рассыпчатых», как говорили знатоки, помидоров, нигде не было таких красных и сахарных арбузов, хрупких и тонкокожих. А дыня? Правда, вокруг шла слава о «колхознице», но лубенцы из года в год настойчиво сажали свою знаменитую «дубовку», большую, сладкую, ароматную дыню, которая не боится ни холода, ни удара. А какие рубцы готовили лубенцы! Лубенские рубцы, приправленные чесноком, придавленные камнем, поджаренные в печи, где варятся, упревая, знаменитые полтавские борщи, вареники и галушки, не имеют себе равных среди закусок.
Володя Струк, блуждая по лубенскому базару, вспоминал прошлое и глотал слюну. Теперь исчезли с базара прежние чудеса, вместо них появились черные, твердые, словно головешки, буханки хлеба, за которые хозяин душу требовал; жмыхи и неизменный спутник каждого народного несчастья — кукурузные лепешки.
Торговля идет, как здесь говорят, «зуб за зуб»: ты мне — сорочку, полотенце, брюки или шинель, я тебе — ломоть хлеба. Появились немецкие деньги — оккупационные марки. Их неохотно берут: а вдруг завтра окажется, что они фальшивые?
Володя идет по базару, оглядывается по сторонам. Вон дядька прибивает к фанерной постройке вывеску «Ресторан», кто-то натянул брезентовую халабуду, показывает «человека-жабу». У Володи нет денег на вход в халабуду, он смотрит в щель: там и в самом деле показывали человека, похожего на жабу: такие же вытаращенные глаза, такие же челюсти, напоминающие жабры…
Часто базар оцепляли полицаи во главе с гитлеровским патрулем. Ловили окруженцев, тех, кто не имеет документов, подозрительных и разных «бродяг». Тогда базар начинал разбегаться, визжать, прятать свои пожитки; люди были похожи на цыплят, на которых неожиданно напал коршун. Один только Володя и такие, как он сам, мальчуганы никогда не прятались, не визжали. Они, словно мелкая рыбешка, сами заходили в раскинутые сети и так же беспрепятственно выходили из них. Больше того, в возникшей суматохе легко было прихватить из миски пару лепешек и проглотить их с молниеносной быстротой.
Но сегодня Володе не пришлось осуществить свой ежедневный маршрут — возле базара его перехватили Анатолий Буценко и Борис Гайдай. Хотя Борис и Володя ровесники, Борис намного выше и солиднее. Смерив с головы до ног низенького, худощавого Володю, Борис спросил:
— Володька, ты снова за свое?
— Что я плохого сделал? — уставил глаза на Бориса удивленный Володя.
— Как что? Разве подобает пионеру шастать по базару и такое вытворять?
