«Приглашение англичан мы считаем предательством по отношению к революционной России. В этом предательстве нам с вами не по пути, мы поддерживать вашу политику не можем. (В официальном бюллетене новой власти — диктатуры Центрокаспия — отмечено: «Шаумян кричит. Долгие аплодисменты и крики слева «браво».)
Ни в каком коалиционном правительстве мы участвовать не будем! (Опять долгие аплодисменты слева.) Я говорю, что при этих условиях мы снимаем ответственность за преступную политику, которую вы начинаете, и отказываемся от постов народных комиссаров. (Крики «браво», бурные аплодисменты слева.)».
Шаумян садится в сторонке, в президиуме.
«Я, — помнит Надежда Колесникова, — оказалась впереди него и хорошо видела и слышала все, что произошло дальше. Председательствовавший в это время Аракелян, оставив свое место, поспешно подошел к Шаумяну и растерянно стал говорить: «Нет, это невозможно, чтобы вы ушли… Мы вам всегда доверяли и доверяем… Мы дальше хотим работать вместе с вами!» Не знаю, слышал ли Степан, что ему нашептывал Аракелян. Вдруг он встал, легко отстранил Аракеляна, вышел вперед и громким голосом сказал: «Заявляю, что я, как представитель центральной власти, доведу до сведения Совета Народных Комиссаров России о вашем предательском акте».
Опять Аракелян в роли официального представителя партии «Дашнакцутюн». Он оправдывает приглашение Денстервиля тем, что иначе ворвутся турки, устроят резню. Заканчивает жалобной просьбой к большевикам не уходить со своих постов: «Без вас мы не можем…»
С сияющими лицами сетуют на «упрямство большевиков и чрезмерную несговорчивость нашего друга Степана Георгиевича Шаумяна» эсер Велунц и меньшевик Айолло. В ответ объявляет Джапаридзе: «Нет, мы не уходим из Совета, мы не умываем руки. Мы работали и будем работать в десять раз больше, чем работали раньше, потому что по вашей милости появляются английские интервенты. Но ответственность за политику предательства мы нести не можем. Извольте нести ее вы. Извольте стать на место комиссаров!»
Шаумян добавляет: «Мы будем бороться и против немцев, и против турок, и против вас — предателей!»
Было около трех часов ночи, когда закрылось это драматическое заседание Совета. Перед зданием на улице стояла громадная толпа. Очевидно, все знали уже, что произошло на заседании. Толпа расступилась и молча пропустила нас».
…Англичан в Баку еще нет. Городская партийная конференция во всем согласна с Шаумяном, одобряет его план: власти без борьбы не сдавать, призвать рабочих на защиту города, объявить мобилизацию десяти возрастов, не останавливаясь перед самыми строгими репрессиями, обратиться к революционной России с призывом прийти на помощь скорейшей присылкой войск.
Исполком Совета весьма охотно принимает решение — до 31-го никаких перемен, все комиссары остаются на своих местах. А там соберется большой форум. За ним последнее слово.
Бюро печати при правительстве коммуны дает в эфир вполне оптимистическое сообщение:
«Правые партии в полнейшей растерянности в связи с решением Совнаркома об отставке и создавшимся положением. Настроение в районах и на фронте резко изменилось. Моряки поняли, что они обмануты предателями в целях разрыва с Россией, и в массе изменили свое отношение к англичанам».
Все верно, вполне отвечает действительности. До той минуты, покуда полковник Лазарь Бичерахов не оголяет фронта. Не отправляет свой отряд на север, в сторону Дербента. Знаток военного дела, он действует безошибочно, с двойной выгодой. И Денстервилю решающая услуга — как не призвать англичан на спасение, когда позиции без защитников, в брешь устремляются турки… И жизненно важная помощь родному брату Георгию. «Косоротой лисице», как его величают на Северном Кавказе. Тот как раз поднял мятеж, рвется во Владикавказ. Полное взаимодействие. Меньшевик Георгий Бичерахов навязывает Советам фронт на Тереке. Полковник Лазарь Бичерахов обрушивается на другой фланг — на Дербент и Порт Петровск. Брат навстречу брату.
Позднее Лазарь напишет генералу Эрдели: «Поймите, что я оказал помощь доблестной армии, возглавляемой Деникиным, гораздо большую, чем три четверти его генералов. Я при наличии фронта против турок в течение трех месяцев закрывал доступ астраханской армии красных в Терскую область с Каспийского побережья. Я разъединил горские народы… Я создал единый антибольшевистский фронт от Баку до Дона!»
А на другого полковника — Аветисова англичанам можно и прикрикнуть: «Не забывай, чей хлеб ешь!» Тридцать первого июля в двенадцать часов дня он звонит Шаумяну по телефону: «Или мы немедленно выбрасываем белый флаг, или вы уходите. Пока большевики находятся у власти, мои национальные батальоны не примут участия в обороне Баку»[5].
Степан дает последнюю правительственную телеграмму Ленину и Свердлову:
«Совнарком стоял перед фактом действительного предательства между тем турки подходили все ближе точка Совнарком не мог быть ни в числе тех кто сдавался на милость турецких пашей ни в числе тех кто за приход англичан точка Совнарком решил чтобы спасти имеющиеся революционные войска эвакуироваться».
Корабли у причалов. Корабли на рейде. Флот на авансцене. Новым властям угодно именовать себя «Диктатура Центрокаспия».
По сему поводу Рональд Мак-Донелл, консул и майор разведывательной службы: «Я возвратился в Баку. Местное правительство теперь состояло из пяти самозванцев…»
Насквозь просоленные, позеленевшие от воды и времени пристани. Мощенная крупным булыжником площадь перед причалами. На внешних углах пулеметы. Дозоры. Позади стрелков стволы орудий, стреноженные кони, узлы беженцев. Белье на веревках. Дымок костров. Последняя твердь Бакинской коммуны.
В плотных сумерках 31 июля отсюда на Астрахань снимается стайка пароходов. С официального разрешения властей. Борты черпают гребни волн. Пошевелиться негде. Бойцы отряда Петрова, рабочие- дружинники, семьи большевиков, комиссары. Шаумян с сыновьями Суреном и Левоном. Немногим раньше Степану удалось уговорить Кетеван увезти дочь Марию и малыша Сергея.
На внешнем рейде поперек курса канонерская лодка «Ардаган». Приказ: «Назад, в Баку! Через пять минут открываем огонь».
— Надо вернуться! Я не могу допустить, чтобы из-за нас погибли невинные люди, — настаивает Степан.
К утру все опять как вчера, как третьего дня. В каменном массивном особняке зимнего общественного собрания несут свое высокое бремя диктаторы. Одним глазом поглядывают на резиденцию Мак-Донелла. Вторым косят на Петровские пристани. Там Шаумян. Комитет большевиков, штаб Петрова, «Волнующий элемент»!
Совсем неуютно диктаторам. Боязно. Гнетущая тишина повсюду. Ни заводского гудка, ни рева сирен в порту, ни тугого свиста пара. Даже турки не напоминают о себе. Прекратили артиллерийский обстрел. Только голод неуступчиво косит в Балаханах, Сураханах, на Биби-Эйбате — на всех промыслах.
Первыми все-таки не выдерживают турецкие паши. Пятого августа на восходе солнца они бросают на штурм свои дивизии. Отборные, кадровые. Через «Волчьи ворота» врываются в город. Личный представитель генерала Денстервиля, прибывший несколько часов назад, приказывает всем английским военнослужащим доблестно грузиться на транспорты. Не уступая в скорости, бегут батальоны дашнакских воевод.
— Медлить больше нельзя и нам, — обращается к Шаумяну Григорий Петров.
— Да, да! — подтверждает Степан. — Действуйте как можно скорее! Я знаю, у вас в отряде прекрасные артиллеристы — латыши.
С пароходов выкатывают орудия. Степан Шаумян, Алеша Джапаридзе, Мешади Азизбеков подставляют плечи под ящики со снарядами. «Быстрее, быстрее!» — требуют заряжающие.
За огневым валом стрелки Петрова, рабочие, большевики. Стараются не отставать от шеренг раненые, голодные женщины, подростки. Падать, умирать нельзя. «Это есть наш последний и решительный
