Кафедра Ваннаха: Apple, Samsung, Бонапарт
Две новости летом этого года соседствовали в деловых разделах новостных лент. Первая – рекорд капитализации Apple в текущих ценах (если учесть инфляцию, то былые вершины стоимости Microsoft, рыночная котировка которой в конце девяностых составила бы нынче 850 миллиардов долларов, всё ещё не покорены). Вторая – удачный для «яблочной корпорации» исход судебной тяжбы с Samsung во владениях звёздно-полосатой Фемиды. (На домашнем для Samsung южнокорейском правовом поле возобладал «нулевой вариант»: под запрет попали продажи планшетов и смартфонов обеих фирм).
Интерпретировать первую новость легко и приятно – она показывает то, что информационные технологии остаются наиболее важным и наиболее рентабельным участком хозяйственной деятельности человечества на нынешнем отрезке истории (тут очень удобно сравнивать «яблочников» с отечественным «Газпромом» — у одних всего лишь бизнес-идея и бизнес-модель, но растущие прибыли, а другие, несмотря на природные богатства и гигантскую инфраструктуру, жалуются на кризис и отказываются от новых проектов...).
А вот со второй разборкой разобраться труднее. Непонятно, кому верить... Юристы Apple говорят о том, что руководители Samsung приказали своим инженерам скопировать каждый элемент iPhone – ну прямо как в легенде, где товарищ Сталин приказывает Туполеву с точностью воспроизвести B-29. (На самом деле Ту-4 был своей собственной разработкой «по мотивам» — скопировать Superfortress Туполев и Егер не могли даже под угрозой не только новой отправки в «шарагу», но и всех казней египетских – для этого им понадобилась бы вся промышленность и логистика, эквивалентные американским, а приходилось проявлять чудеса изобретательности, делая машину «из того, что было».) Ну а представители Samsung возражают, что яблочники пытаются «задушить конкуренцию и ограничить выбор для потребителей в попытках сохранить свою исторически чрезмерную прибыль». Разобраться, кто на самом деле прав, а кто виноват, мог бы разве что царь Соломон. А может, не мог бы и он – решение южнокорейского суда об обоюдном запрете весьма смахивает на ситуацию, когда обе претендентки на материнство после вердикта о рассечении младенца по диаметральной плоскости на две половины радостно его бы приветствовали... Вообще – кому верить? Южнокорейский промышленный сверхгигант при необходимости мог бы (в отличие от советских авиаконструкторов сороковых годов) скопировать всё на свете. А прибыли у Apple на самом деле крайне велики – без таковых рекордную рыночную капитализацию не получить. Положимся на бизнес- журналистов? Так если кто и получит реальную, подтверждаемую документами, информацию о том, как на самом деле, употребит он её для целей биржевой игры, что куда прибыльней. Иначе мог бы поступить лишь святой пустынник, но они деловыми новостями не интересуются...
Так что возьмём да и прибегнем к аналогии. Не для выяснения обстоятельств этого конкретного дела, а для иллюстрации общих механизмов, управляющих экономической и политической жизнью. А пример возьмём из события, о котором осенью 2012 года говорят все мыслимые и немыслимые источники, — из Отечественной войны 1812 года. Ею интересуются очень многие. Кто возил детей смотреть на реконструкцию Бородинского сражения. Кто сам участвовал в реконструкции, с целью чего лично шил мундир (правда, не вручную, но на древнем «Зингере»). Кто фанатично собирает оловянных солдатиков в форме образца 1812 года и озабочен – будет ли фигурка Кутузова с повязкой на глазу или без оной... Но вот на прямой вопрос: а что же, собственно, понесло Наполеона с Великой армией в русские равнины? — ответы следуют самые фантастические. Наведите на эту тему знакомых – услышите массу интересного... В лучшем случае зажившие новой жизнью версии из энциклопедии Брокгауза: «Причины О войны заключались во властолюбии Наполеона, который, стремясь к владычеству над миром...», «Со своей стороны имп. Александр I понял ненадёжность мира с таким союзником, как Наполеон»... Ну что тут сказать!
А ответ был очень прост. Наполеон пришёл к власти с помощью штыков, но правил-то он за счёт популярности. Популярности и в элитах (как принято нынче говорить), и в народных массах. Он не лукавил, говоря Mon principe est: la France avant tout. Приоритет Франции, возведённый в принцип. А всё на свете определяется экономикой. И именно экономика перевела наполеоновскую армию через Неман. Приведём цитату из работы Евгения Викторовича Тарле «Нашествие Наполеона на Россию», написанную в 1938 году.
'Война 1812 г. была самой характерной из этих империалистских войн. Крупная французская буржуазия (особенно промышленная) нуждается в полном вытеснении Англии с европейских рынков; Россия плохо соблюдает блокаду — нужно её принудить. Наполеон делает это первой причиной ссоры.
Той же французской буржуазии, на этот раз и промышленной и торговой, необходимо заставить Александра I изменить декабрьский таможенный тариф 1810 г., неблагоприятный для французского импорта в Россию. Наполеон делает это вторым предметом ссоры. Чтобы создать себе нужный политический и военный плацдарм против России, Наполеон стремится в том или ином виде создать для себя сильного, но покорного ему вассала на самой русской границе, организовать в тех или иных внешних формах Польское государство, — третий повод к ссоре'. (Тарле Е.В. Соч. в 12 тт. Т. VII. М., 1959. С. 439)
Вот так. Нужды крупной французской буржуазии. Развитие во Франции машинного производства. Потребность в рынках. Соперничество с Англией, промышленная мощь которой подкрепляется мощью на морях, – «Rule, Britannia», как поётся у Джеймса Томсона... Никакого идеализма. Ни малейших попыток освободить крепостных крестьян России, которых Наполеон называл «рабами». Никакого Кодекса Наполеон здесь вводить не предполагал – ему был нужен источник сырья (которое прекрасно производят рабы – вспомним дружбу «родины парламентаризма», Британии, с рабовладельцами Юга) и рынок сбыта промышленных товаров. Поскольку экономические отношения с Россией должны были строиться в лучших традициях «торговли испанцев с индейцами», то для мужиков это означало не свободу, а добавку к местному крепостному рабству ещё и иноземного экономического ярма.
Ну, Тарле в работе 1938 года ограничивался упоминанием буржуазии (на неё принято было тогда валить все беды). Но (как показано в дореволюционных работах Евгения Викторовича) кое-какие объедки (довольно жирные) от роста экономики, обусловленного переходом к машинному производству, перепадали и рабочим. Французским рабочим. Именно об их занятости и зарплате заботился Император. Ну ладно – Россия. Страна с суровым климатом, чужой культурой, на окраине ойкумены, куда даже неугомонные легионы не забредали. А есть ещё очень интересный и поучительный пример. Это экономические отношения Франции и Италии. Бонапарт же был не только императором Франции, но ещё и королём королевства Италия (le royaume d’Italie), о границах которого взгляните в исторический атлас. Но первенство принадлежало, как сказано выше, Франции... И вот тут-то началась потеха. Войска Франции свергли в Италии австрийское владычество, ликвидировали феодальную архаику, ввели Кодекс, за что итальянцам полагалось вечно быть благодарным галлам. Но промышленного развития не последовало. Франции, старым департаментам Империи, о которых радел Наполеон, были нужны сырьё и рынки сбыта. А
