сообщила, что отец заснул. «Надолго?» — поинтересовалась Шарон, и мать заплакала. С тех пор девочка боялась упоминать об отце. А над отцовской могилой уже росла трава. Сначала из земли пробилось несколько зеленых травинок, но однажды Шарон проснулась и из окна своей комнаты увидела, что вся могила покрыта зеленым ковром, словно красивым покрывалом, чтобы отцу было теплее и уютнее. «Как ему там одиноко», — вздыхала девочка, ложась спать. Когда с реки дул ветер, она выбиралась из кровати, подходила к окну и смотрела на отцовскую могилу. Ночью это место становилось серебристым от лунного света. Шарон пыталась представить ангелов, собравшихся вокруг отца и помогающих ему коротать ветреные ночи, но у нее ничего не получалось. Тогда Шарон поклялась себе, что если у нее когда-нибудь будет ребенок, к восьми годам он будет знать все о жизни, смерти и о том, что находится между ними. А еще Шарон думала, что в девять лет она покажет и матери, и сестрам, кто она на самом деле. Тогда они непременно к ней прислушаются.
Остров, где жили Мак-Киссики, назывался Йемасси — по имени индейского племени, которому принадлежала эта земля до прихода белых людей. Люди прогнали индейцев и завладели их собственностью. Грегори часто рассказывал дочерям истории о призрачном племени, что до сих пор бродит ночами. Когда в лесу ухал филин, в его крике слышался клич вождя племени. Звон цикад в деревьях, окружавших дом, напоминал разговоры и смех индейских женщин. А на спинах оленей, чьи стада молчаливо бродили по земле, и сейчас катались индейские ребятишки. Но даже маленькая Шарон понимала, что все это — красивые сказки. Живых индейцев на острове не было. Зато каждой весной, когда отец вспахивал акры плодородной почвы в центре Йемасси, из недр появлялись наконечники индейских стрел. У каждой из сестер была своя собственная коллекция этих единственных свидетелей исчезнувшего племени. Отец утверждал, что индейцы выжили в низинах Южной Каролины благодаря языку, совершенно не похожему на язык белых людей. Осколки его сохранились в названиях мест: иногда певучие, иногда острые, будто стрелы. Отец любил повторять индейские слова, произнося их шепотом: «Йемасси… Йемасси и Кайава. Комбахи. Комбахи и Эдисто, Вэндо и Йемасси». Так и росли бледнолицые девочки на острове, собирая наконечники стрел и вслушиваясь в странные звуки исчезнувшего племени.
Когда сестры открывали свои коллекции, каждая вспоминала об отце. Он ведь тоже исчез, как племена индейцев, а предметов, напоминающих о нем, не было. Если бы только они умели, они бы снова услышали отца. Он бы говорил с ними голосом филина, пересмешника или ястреба. Они бы поняли его. Увидели бы. В этом сестры не сомневались. Отец как-то рассказывал им, что индейские шаманы распространили свою магию на их остров. Девочки вглядывались в пробегавших оленей, пытаясь заметить отца на загривке одного из них. Они вглядывались в больших зеленых дельфинов, которые резвились неподалеку от острова: не мелькнет ли на дельфиньей спине знакомый силуэт.
Сестры верили в магию, и они обрели ее — каждая в свое время и в своем мире. Ведь они были молчаливыми и наблюдательными.
Роуз почувствовала магию в тот день, когда врачевала птичье крыло в своей больнице для животных. Ее клиника открылась еще при отце. Однажды ночью он ехал на своем грузовике и случайно задавил бездомную собаку, которая неизвестно откуда выскочила на дорогу. Утром Роуз нашла троих маленьких щенят, лишившихся матери. Она принесла их домой и стала выкармливать из пипетки. Щенята подросли и оказались породистыми. Но в семье Роуз никто не охотился, и она отдала маленьких гончих тем, кто умеет растить и дрессировать собак. Однако это было только начало. Вскоре Роуз поняла, что все природное царство нуждается в ее помощи. Птенцы и бельчата то и дело выпадали из гнезд. Случалось, что браконьеры, промышлявшие в запрещенное для охоты время, убивали самок опоссума и енота, обрекая детенышей на голодную смерть. Что-то всегда приводило Роуз к тем деревьям и пням, где сироты напрасно ждали возвращения своих матерей. Девочка шла по лесу и слышала голоса: «Пройди еще немного, Роуз. А теперь сверни налево, Роуз. Там, Роуз, у пруда». Она всегда подчинялась, поскольку не могла иначе. Роуз хорошо знала, каково тем, кто остался без родителей. Она поняла, что обладает даром лечить, снимать боль и успокаивать тревоги больных и раненых зверей и птиц. Однако не это удивляло ее — она удивлялась своей способности говорить с ними.
Как-то Роуз увидела в реке раненого лиса, плывущего к острову Йемасси. За ним тянулась широкая кроваво-красная полоса. Гончие, преследовавшие лиса, уже почти догнали его, когда несчастный вдруг заметил на берегу Роуз.
— Помоги мне, — крикнул лис.
Из горла Роуз вырвался странный, непривычный для нее звук. Нечеловеческий.
— Остановитесь, — велела она гончим.
— Но это же наша обязанность — преследовать дичь, — возразили собаки.
— Только не сегодня. Возвращайтесь к хозяину.
— Так ведь это Роуз, — заметила одна из гончих. — Та девочка с каштановыми волосами. Она спасла нас, когда наша мать погибла.
— Я ее помню, — сообщила вторая гончая.
— Спасибо тебе, Роуз, — поблагодарила третья. — Позаботься об этом лисе. Хорошо, что ты ему встретилась.
— Зачем вы охотитесь? — спросила девочка.
— Такова наша природа, — ответила первая гончая, и все трое поплыли в противоположном направлении.
Лис едва сумел выбраться на берег и тут же упал возле ног Роуз. Девочка отнесла его в сарай, промыла раны и не отходила от него весь вечер. Лис был пятидесятым по счету зверем, обратившимся к ней за помощью. Он рассказывал ей о лисьей жизни, а Роуз с интересом слушала. В доме ей было печально и одиноко, но в своей больнице она никогда не скучала и не грустила.
Сидя в комнате, Линдси слушала песни полей. Ее обязанностью было ухаживать за стадом коров, которые бродили по живописным пастбищам в южной части острова. Линдси помогала матери развозить сено. Она забиралась в кузов грузовика, через каждые тридцать ярдов мать делала остановку, и девочка сбрасывала с кузова копну сена. Благодарные коровы подходили близко к машине, покачивая своими добродушными белыми мордами. Только громадный бык по кличке Бесстрашный держался поодаль. Его темные дикие глаза следили за девочкой. Линдси выдерживала этот взгляд, хотя Бесстрашный был мускулистым и опасным животным. Девочка знала: бык — властитель здешних полей, и старалась дать Бесстрашному понять, что ему нечего опасаться. Лицо девочки излучало любовь к этим животным. «Ты — одна из людей», — словно упрекал ее бык. «Но я родилась человеком, и этого не изменить». — «Вот и я родился быком, этого тоже не изменить».
Линдси одна бродила по пастбищам, играла с телятами и придумывала им красивые имена, ласкавшие слух. Так в стаде появились Петуния и Каспер, Вельзевул и Иерусалимский Артишок, Румпель- штильцхен и Вашингтон-округ-Колумбия. Но от Бесстрашного девочка держалась подальше. Рассказывали, что однажды он чуть не забодал фермера, случайно забредшего в его владения. У быка была собственная территория. Линдси всякий раз запирала на замок ворота ограды, после чего спокойно гуляла среди коров и телят. Она знала, какая из коров и когда готовится принести потомство, и обязательно была рядом, шепотом успокаивая роженицу и, если надо, помогая теленку появиться на свет. Она восхищалось покорностью этих крупных терпеливых животных. Коровы были хорошими матерями, их жизнь протекала просто и спокойно. И все же Линдси притягивало величественное присутствие Бесстрашного. Он был молчаливым и этим напоминал Линдси отца. Говорили только глаза быка. Так продолжалось до одной памятной ночи, когда магия изменила жизнь девочки.
Линдси спала. По железной крыше домика барабанил дождь. Девочка видела себя теленком, только появившимся на свет. Ее матерью была корова с красивой белой мордой, а отцом, наблюдавшим за нею издали. — Бесстрашный. Только во сне он был мягче и добрее. Линдси услышала голос, который ее совсем не удивил. Ее поразил собственный ответ — приятный шепчущий звук. Линдси изъяснялась на тайном языке коров.
— Поторопись, — обращались к ней. — Нужна твоя помощь.
— Но кто это?
— Повелитель стада. Поторопись.
Линдси открыла глаза и увидела в окне большую свирепую голову Бесстрашного. Дождь немного
