Неоднократные атаки, предпринятые после окончания артиллерийской подготовки, успеха не имели: огневые средства противника не были подавлены, атаки были встречены плотным пулемётным огнём, что привело к значительным потерям.
Использование в ходе боевых действий бронетанковых соединений было существенно ограничено неожиданными и массовыми отказами двигателей: танки не имели возможности продвигаться вперёд.
…Наступление советских войск в Маньчжурии захлебнулось – точнее, оно завязло в зыбкой трясине непонятно чего, окружавшего японские укреплённые позиции. Кое-где советским войскам удалось вклиниться в оборону противника на несколько километров[65] , но это было совсем не тот успех, которого ждали в Москве. Но и японские войска, отбив все атаки, не перешли в контрнаступление: для победы в рукопашном бою у самураев не было необходимого численного перевеса, а при снятии поля немедленно сказывалось огневое превосходство советских войск: организовать на суше эффективное «прерывистое» ведение огня оказалось куда сложней, чем на море.
В полосе наступления Забайкальского фронта имели место конные стычки цириков монгольского маршала Чойбалсана и нукеров князя Дэмчигдонрова, всласть помахавших саблями, – баргутам и чахарам, рубившимся с обеих сторон, это очень даже понравилось, – но на общий ход боевых действий эти стычки практически не повлияли.
В начале августа (после двухнедельных боёв на сопках Маньчжурии, закончившихся вничью) фронт замер: ни та, ни другая сторона не смогла одержать решительную победу. Но любое равновесие, как известно, явление временное…
ППШ – хорошая машинка, особенно в руках умелых: таких, например, как у сержанта Клюева, отломавшего четыре года страшной войны и прошедшего под пулями от Вязьмы до Москвы, а потом от Москвы до Берлина. Но перед вылетом на боевое задание десантуру перевооружили самозарядными винтовками Токарева, и это было странным – от добра добра не ищут. «Длинновата кочерга, йомтыть, – ворчали бойцы, – автомат – оно сподручнее». Конец кривотолкам положило разъяснение командования: мол, японцы используют что-то такое, от чего огнестрел перестаёт работать – остаётся только штыком пырять. А к ППШ, в отличие от старой доброй «мосинки» или той же СВТ, штык не прислюнишь, вот в чём дело. Клюев не очень верил в эти сказки – ну как такое может быть? – однако разумный солдат тем и отличается от неразумного, что с начальством не спорит: бывают случаи, когда начальство не ошибается. А СВТ – а что СВТ? Очень даже неплохой смертоубийственный инструмент, а в штыковой так и вообще. Прыгать с ней с парашютом, конечно, не так удобно, как с ППШ, но приноровиться можно: человек – он ко всему приспосабливается.
Прыгать не пришлось – их перебросили в Харбин на десантных планерах. И сразу же солдаты крылатой пехоты оказались в гуще боев, бестолковых и беспорядочных. Самураи стреляли отовсюду – и из убогих китайских фанз, и из каменных домов вполне европейского типа, – и как-то не замечалось, чтобы пальбе японских «арисак» хоть что-то мешало. И СВТ десантников работали как положено: до поры до времени.
Это случилось вскоре после того, как отделение Клюева крепко сцепилось с японцами среди полуразрушенных и лениво коптящих домов центральной части города. На мостовую в нескольких шагах от сержанта шлёпнулась японская ручная граната на деревянной ручке, очень похожая на немецкую «колотушку», закрутилась, и… не взорвалась: бывает. Клюев вскинул винтовку, целясь в спину убегающего японца-гранатомётчика. Щелчок. Осечка.
Сержант привычно передёрнул затвор, выбрасывая «гнилой» патрон. Щелчок. Осечка. Японец завернул за угол дома и скрылся из глаз, а Клюев каким-то нутряным чувством вдруг понял, что две осечки подряд – это не случайно, и что рассказы о «мареве», которое якобы напускают японцы (так окрестили солдаты дальневосточных фронтов непонятное нечто, уже неоднократно проявившееся в ходе боёв), – это не сказки. А потом из-за угла дома, куда убежал японец, с лязгом вывернулась странная и громоздкая гусеничная машина.
Она представляла собой танковое шасси без башни, на котором возвышалась какая-то непонятная конструкция, похожая на диковинную пушку. Машина надрывно рычала, за ней тянулся густой шлейф отработанных газов – мотор «танка» работал с предельной нагрузкой, хотя двигался этот танк чуть быстрее черепахи. Все эти подробности запечатлелись в мозгу сержанта Клюева за какие-то доли секунды, а затем размышлять и анализировать стало уже некогда: за машиной толпой бежали японцы, сверкая примкнутыми штыками, а впереди них широким шагом шёл офицер с самурайским мечом в руках. Однако главное сержант понять успел: перед ним та самая японская диковинка, за которой десантников и послали в тыл противника, и за захват которой «виновнику торжества» полагалась присвоение звания Героя Советского Союза. И всплыло в сознании Клюева услышанное на инструктаже.
–
…Рукопашный бой был свирепым. Японцы умело орудовали штыками, и если бы на месте десантников с их спецподготовкой оказались бы солдаты обычной пехотной части, им пришлось бы туго. Офицер-самурай так вообще изумлял – циркач, да и только. В считанные секунды он зарубил троих десантников (да как – разделал, можно сказать, как мясник туши) и натворил бы ещё немало бед, если бы Демьян Чалов, здоровенный сибиряк, не подхватил железный лом, валявшийся среди груды битого кирпича, и не огрел бы им лихого меченосца от всей широкой русской души. Хрустнуло смачно, и брызнуло во все стороны красненьким да мокреньким…
Пропоротые штыками тела валились одно за другим, и не разобрать было в горячке боя, кто умер на этот раз – желтолицый обитатель японских островов или рязанский парень, переживший Великую Отечественную и встретивший свою судьбу здесь, в Маньчжурии. Но мало-помалу десантники брали верх: их капитан дал по рации заветный сигнал «Экстра», и русские парашютисты стягивались теперь к «точке обнаружения» как муравьи на сладкое. А сержант Клюев, заваливший уже двух противников, не спускал глаз с японца, сидевшего за «пушкой», и сожалел, что не может снять самурая одним выстрелом – не получалось потому что выстрелить.
А самурай этот сидел себе спокойно (причём не за бронёй, а на свежем воздухе) и, казалось, дремал: глаза его были полузакрыты, и вообще он выглядел отрешённым, словно и не кипел вокруг смертный бой. И было в его отрешённости что-то зловещее: Клюеву вдруг почудилось, что японец
«Спящий» самурай бессильно откинулся на спину в своём кресле, и тут же грохнуло несколько выстрелов: оружие снова заговорило. Клюев бросился вперёд, к танку, мимоходом сбив с ног прикладом малорослого азиата, сунувшегося ему наперерез, и…
Над танком взметнулся фонтан кипящего пламени. Сержанта отшвырнуло назад как пушинку и со всего размаху припечатало лопатками о стену дома. В глазах потемнело. «Эх, плакала моя золотая звёздочка…» – подумал Клюев, теряя сознание.
Все попытки захватить установку под кодовым названием «миязака» успеха не имели.
