планета Земля напоминала кучу сухого хвороста, щедро смоченного бензином, – достаточно одной искры, чтобы она была охвачена пламенем глобального пожара, пожирающего страны, города и человеческие жизни. Так и случилось: 1 сентября 1939 года в Европе началась война, очень быстро ставшая мировой.
Костёр войны (поначалу «странной») разгорался стремительно, с гулом и треском. Европейские страны – Польша, Дания, Норвегия, Бельгия, Нидерланды, – одна за другой падали под гусеницы немецких танков с лёгкостью кеглей, сбиваемых тяжёлым шаром боулинга. Гитлер шутить не собирался – французский петушок не успел кукарекнуть, как моторизованные зигфриды, одетые в федьдграу, свернули ему голову и начали деловито ощипывать, разбрасывая во все стороны пух и перья. Небо над Англией содрогалось от рёва двигателей бомбардировочных армад люфтваффе, горели Лондон и Ковентри, а германские субмарины с ловкостью и безжалостностью голодных акул вспарывали зубами торпед тела торговых судов, направлявшихся к берегам осаждённого Альбиона. Британия цепенела от ужаса, ожидая прыжка вермахта через Ла-Манш, но бурлящая коричневая пена хлынула на восток, взломав границы Советского Союза. И это стало началом конца «Тысячелетнего Рейха»: русский народ, умевший жертвовать собой и бестрепетно умирать за свою землю и за будущее своих детей, переломил хребет чудовищу, выползшему из чрева Германии. Но до этого было ещё далеко – окровавленную Европу пока что перетирали жернова сорок первого года.
…Японский дракон, почуяв запах крови, заинтересованно вытянул шею. Он и раньше, ещё начала большой свары, проявлял нездоровую активность – влез в Китай всеми лапами, выжигая потоком пламени китайские деревни и пируя на костях, и даже попробовал на зуб границы Советского Союза, – а теперь, когда великие державы Европы с хрустом вцепились друг другу в загривки, он оживился, спеша подгрести под себя Индокитай, колониальное наследство Франции, и вприщурку приглядываясь к богатейшим островам Голландской Ост-Индии, а заодно и к британской Малайзии. Дорогу к Индонезии преграждали Филиппины, но то была вотчина Соединённых Штатов Америки, а связываться с ними японская рептилия побаивалась: жёлтый дракон Ямато был тварью разумной и понимал, что одолеть могучего американского орла силёнок у него не хватит (во всяком случае, пока).
США нисколько не заблуждались относительно далеко идущих планов кровожадного ящера, но не спешили обломать ему когти, исполненные презрении к «азиатам» и уверенные в своей силе. Стоны китайцев, избиваемых сотнями тысяч, не долетали до стен Капитолия – «какое нам дело до всех до вас»[6]. Япония щедро платила Америке за поставки оружия и за сырьё для своей стремительно растущей промышленности, и это вполне устраивало воротил американского большого бизнеса, заказывавших политическую музыку, – деньги не пахнут. Соединённые Штаты Америки, как и во время Первой Мировой войны, богатели и жирели, и отнюдь не торопились совать свою ложку в смрадную кровавую кашу, бурлившую в Европе и Азии: этаким варевом запросто можно обжечься.
Однако после разгрома Франции и особенно после нападения Германии на Советский Союз ситуация изменилась, и президент Рузвельт, как умный и дальновидный политик, не мог этого не заметить. Европа легла под Гитлера, имевшего её в самых разнообразных позах; Британия держалась из последних сил, а темпы продвижения вермахта в России вызывали серьёзные сомнения в том, что Советский Союз сможет выстоять под ударом германской военной машины. И что тогда? Что будет, если Россия падёт, как пала Франция, великая страна с многовековой историей, наполненной победами на поле брани? А тогда немецкий волк живо спустит шкуру и с отощавшего британского льва, и германский «Третий Рейх», располагая громадными промышленными и сырьевыми ресурсами, двинется на запад, через Атлантический океан, а ему навстречу полетит японский дракон, и взмахи его крыльев уже не покажутся «забавным трепыханием». Америка должна вступить в войну, и чем скорей, тем лучше – Франклин Делано Рузвельт был в этом твёрдо убеждён. Но проблема была в том, что президент США, не будучи полновластным диктатором, не мог единолично, без одобрения Конгресса, принять такое решение. Оставался единственный выход: объявление Америкой войны странам Оси должно было стать ответом на агрессивные действия Японии или Германии.
Рассчитывать на впечатляющую акцию со стороны Германии не приходилось. Гитлер ни в коем случае не хотел преждевременной (пока не разгромлена Россия и пока держится Англия) войны с Соединёнными Штатами: чудовищная экономическая мощь заокеанского монстра качнула бы колеблющиеся чаши весов далеко не в пользу Третьего Рейха. По этой причине немецкие подводные лодки крайне осторожно вели себя в Атлантике по отношению к судам под звёздно-полосатым флагом, не реагируя даже на их откровенно враждебные действия – американский флот оказывал британскому флоту прямое содействие в его борьбе с германскими субмаринами. А кроме того, даже если кто-то из мальчиков «папы Деница», доведённый до крайности настырностью янки, и торпедирует какой-нибудь американский эсминец, подобный инцидент вряд ли вызовет необходимое и достаточное возмущение всей американской нации. Последуют дипломатические извинения, разбор полётов, то да сё, и всё такое прочее. Нет, акт агрессии должен быть ярким, крупномасштабным и не допускающим двойного толкования – только в этом случае будет достигнут нужный эффект. И взоры Рузвельта обратились на Японию – гордый американский орёл, распростёрший крылья на всё Западное полушарие, не потерпит, чтобы наглая жёлтая ящерица выдирала у него перья из хвоста.
Механизм воздёйствия был прост, как гранёный лом. Дядя Сэм, хитро осклабившись, недрогнувшей рукой завернул вентиль на трубопроводе, по которому в Японию шла нефть – кровь современной экономики, – и повесил на маховике табличку с надписью «Эмбарго». Самураи взвыли: кроме поставок нефти, прекратились (или были существенно ограничены) поставки в Японию и других видов сырья (причём не только стратегического), а японская экономика на девяносто восемь процентов зависела от импорта. А дядя Сэм доходчиво объяснил детям Аматерасу, что им надо быть скромнее – каждый сверчок должен знать свой шесток, по одёжке протягивать ножки, не лезть со свинячьим рылом в калашный ряд, и далее по списку. При этом заморский дядюшка прозрачно намекнул, что Соединённые Штаты вообще-то ничего не имеют против экспансии империи Ямато на север, в Приморье и Приамурье, и даже в Китай, где подняли голову коммунисты, но никаких поползновений на юг быть не должно – не по Сеньке шапка.
Коварные самураи дружеский намёк поняли, однако в восторг не пришли. Индонезия была куда аппетитнее заснеженных просторов Сибири, а две увесистые оплеухи, полученные японцами у озера Хасан и на Халхин-голе, показали, что советская армия чуток сильнее и боеспособнее, чем армия царской России, неоднократно битая ими в начале века на сопках Маньчжурии. К тому же американские условия означали полную утрату Японией всякой самостоятельности во внешней политике – чуть что, и на шее японского дракона тут же намертво затянется экономическая удавка, крепко зажатая в мосластом кулаке дяди Сэма. И выхода из этого положения было два: или уговорить США смягчить экономические санкции, или разрубить американскую петлю самурайским мечом.
Японцы не знали, что американский орёл уже хочет войны – громадный флот США, не оставлявший Японии никаких шансов на победу в войне на Тихом океане, был ещё только заложен, хотя и строился невиданными темпами, – и потому приложили все усилия, чтобы урегулировать конфликт мирным путём. Однако все японские дипломатические демарши были встречены американской стороной более чем холодно: президент Рузвельт упорно гнул свою линию. Американская разведка располагала кое-какой информацией о том, что японцы готовят удар по Пёрл-Харбору (по образу и подобию удара по Порт-Артуру в 1904 году), и это обстоятельство как нельзя более устраивало президента Соединённых Штатов.[7]
…Японцы атаковали Жемчужную Гавань на рассвете 7 декабря 1941 года. В главной базе Тихоокеанского флота США в это время стояли восемь линкоров, два тяжёлых и шесть лёгких крейсеров, около сорока эсминцев и пять подводных лодок. В море находились два оперативных соединения: в трёхстах милях от Оаху – группа TF-8, состоявшая из авианосца «Энтерпрайз», тяжёлых крейсеров «Нортхэмптон», «Честер» и «Солт Лейк Сити» и девяти эскадренных миноносцев, направлявшаяся к атоллу Мидуэй, и группа TF-12, состоявшая из авианосца «Лексингтон», тяжёлых крейсеров «Чикаго», «Портленд» и «Астория» и пяти эсминцев. Это соединение, возвращавшееся из похода к атоллу Уэйк, находилась всего в сорока милях от Жемчужной Гавани, торопясь прибыть домой в воскресенье – её моряки уже предвкушали отдых на берегу, где можно основательно промочить горло и вволю потискать доступных девушек. Они ещё не знали, что отдых не состоится…
Первая волна японских самолётов обрушилась на Пёрл-Харбор в 07.55, за пять минут до подъёма флага
