Был музыкант — и больше нет, —Бредет с поминок дьякон хмурый.Ночь дует яростно в кларнет,Не затрудняясь партитурой.Труби, труби, жестокий рог, —Быть может, кто-нибудь услышит, —Клокочет вьюга вдоль дорог,Сугробы снежные колышет.Сквозь эту бестолочь и тьму,Сквозь эту злобную тревогуСтучатся ангелы к немуВ его морозную берлогу.Трещит сосновая доска,Но не поддастся, не обманет,Работа плотничья крепка,Никто для вечности не встанет.Трубит до хрипа высота,Но ни свиданья, ни прощанья, —Так совершенна глухотаСреди нестройного звучанья.
1946
* * *
Скрипят подошвы в тишине,Кадильный дым легко синеет,И роза в пышной белизнеНа крышке гроба леденеет.Но вот — опущен в землю гробДвиженьем ловким и проворным,И первый камень бросил поп,За ним старуха в платье черном.И я, смелея от стыда,Взял мерзлой глины, как велели,И долго целился туда,Где розы хрупкие белели —Еще вздыхали здесь и там,В сторонке говорились речи,Но холод припадал к устам,Покалывал тревожно плечи.И в повседневной суетеДуша привычно опустела, —Лишь остывающее телоРвалось к лазурной высоте.
1944
* * *
О, Боже мой, какая синева!О, Боже мой, беспомощность какая!Вспорхнуть, лететь и щебетать, едваПослушный воздух грудью рассекая —Всё утеряло связанность и вес, —Взлетают камни стаей журавлиной,Развеялись озера над долинойИ к дальним звездам уплывает лес.
