ЕСЛИ МЫ ЖИВЫ

Я последовал за нею, «о когда я оперся левой рукой о перекладину, острая боль пронзила предплечье, я едва не вскрикнул, зацепился носком за проволоку и, с трудом сохранив равновесие, грохнулся вниз. Тотчас за сараем звякнул блок, огромная овчарка выскочила из-за угла и, натягивая цепь, залилась яростным лаем.

—

Скорее! — крикнула девушка.

Мы пулей пересекли сад; возле следующего забора Галя уперлась рукой в перекладину, подставила мне колено.

—

Становитесь… Становитесь, вам говорят! Боже мой, что вы, не понимаете?!

Побелевшие губы ее дрожали, и уже не испуг — откровенный страх и еще что-то, похожее на ненависть, увидел я в ее глазах. Но раздумывать было некогда. Своими грязными и грубыми сапожищами я наступил на девичье колено, на мягкую девичью руку и спрыгнул вниз. Там я повернулся, протянул руку, чтобы помочь Гале, но она, оттолкнув меня, уже соскочила на землю и, пригнувшись, кинулась в гущу деревьев.

Мы пересекли еще два или три сада, и только тогда она перешла на шаг.

Я чувствовал себя неловко и, поравнявшись с нею, попробовал отшутиться:

—

Вам бы спортом заниматься.

Галя резко повернулась ко мне:

—

А я им и занималась. И сейчас бы занималась, если бы…

Она проглотила последнее слово, но в ее глазах я прочитал его. «Если бы не вы, — хотела она сказать. — Вы, которые должны были защищать нас…»

Мы подошли к последнему забору. Прямо за ним начинался крутой, вертикально срезанный обрыв. Внизу, метрах в пятнадцати, виднелись кривые, вросшие в землю хатенки.

Галя внимательно осмотрела их.

—

Дальше уж идите один. Спуститесь вот здесь, слева, и идите сразу на ту сторону, в Забалку.

—

А вы?

—

А мне что… Я зайду тут к соседям.

Она помолчала и посмотрела мне прямо в глаза.

—

Вы не должны осуждать нас, — сказала она тихо. — Вы — мужчина, у вас оружие, а мы… мы можем только ждать… Вы вернетесь когда-нибудь? Или… Или это навсегда?

—

Навсегда? — Я покачал головой. — Нет, это не может продолжаться долго. Это кончится.

—

Я тоже так думаю… Я все время об этом думаю, потому что иначе… Иначе не стоит жить. — Она встряхнула головой. — Хотите, я дам вам адрес, где вы сможете переночевать?.. Нет, не беспокойтесь, это надежные люди. Фурштадтская, двадцать шесть. Спросите Нину Московченко. Скажете, что от меня. Моя фамилия Журавлева. Галя Журавлева.

Я протянул ей руку.

—

Хорошо.

—

Это возле консервного завода, за элеватором.

—

Хорошо.

Я нагнулся, пробрался в щель забора.

—

До свидания, — произнес голос за моей спиной.

Я обернулся. Опершись рукой о перекладину она смотрела мне вслед.

—

До свидания, Галя.

6

Мне не удалось попасть на Фурштадтскую.

Поднявшись на противоположную сторону балки, я увидел на том берегу, где оставалась Галя, множество фигурок в серо-зеленых мундирах. Они сновали по узким улочкам, группировались возле домов, разъезжали на мотоциклах.

Я поднимался по улице, повторявшей все извилины балки, и время от времени сквозь разрывы между домами мне снова был виден противоположный берег, и всякий раз я различал там людей в этой мышино-зеленой форме.

Балка становилась мельче, берега ее — более пологими, и вот вправо свернула дорога. Я стал спускаться по ней, но с середины заметил заставу на той стороне.

Я направился обратно, вверх по дороге, и, уже сворачивая за угол, обернулся: на той стороже из смежной улочки выдвигалась толпа в сорок, может быть, пятьдесят человек — мужчин и женщин. Их окружала цепочка автоматчиков.

И тут я понял, что мне осталось теперь только одно: выйти в степь, обогнуть город стороной и уже знакомым путем вернуться в плавни.

Я вышел на широкую и прямую, почти пустынную улицу. Впереди, метрах в двухстах, медленно двигалась крестьянская арба. Она поравнялась с крайними домами, когда из палисадника вышел на дорогу солдат с болтавшимся на шее автоматом. О чем-то он поговорил с возницей, посмотрел бумажки, которые тот извлек из кармана, махнул рукой: «Поезжай!»

Я потоптался на месте и опять повернул обратно. Сегодня мне, кажется, не уйти из города.

И тогда я снова вспомнил о доме Терещенко. Пожалуй, лучше всего переждать эту суету там. Может быть, до Забалки немцы не доберутся со своими повальными обысками…

Шел я медленно. Как ни тщательно навернул я портянки, ноги у меня болели, и мне казалось, что я ступал по раскаленному металлу. Встречные подозрительно оглядывали меня и мою многодневную дремучую бороду. Если бы у меня были хоть какие-нибудь деньги, я, вероятно, первым делом побрился бы…

Новое, видимо только что вывешенное объявление привлекло мое внимание. Я прочитал его внимательно, от слова до слова:

«Сегодня ночью трусливые преступники выстрелом в спину убили еще троих солдат немецкой армии. Убийцы пока не найдены.

В искупление этого нового преступления я приказал расстрелять еще тридцать заложников. Ввиду участившихся случаев покушения на жизнь офицеров и солдат немецкой армии, если до полуночи 16 октября виновники не будут найдены, будут расстреляны следующие тридцать заложников.

Настоящая акция имеет своей задачей подстрекать население к строгому соблюдению порядка, установленного немецким командованием.

Комендант города

полковник фон Эберхардт».

Знала об этом объявлении Галя, когда выводила меня в балку?

Когда я свернул на Копанскую, спустились уже густые сумерки. Только в самом конце улицы возле одного из домов смутно темнели две женские фигуры. Я прошел мимо дома Терещенко, Как и в прошлый раз, мне не удалось рассмотреть его сквозь акации, но перевернутый глечик по-прежнему был надет на третий от калитки кол.

Женщины вошли в дом. Я вернулся и, на секунду задержавшись возле калитки, проскользнул во двор. В темноте я различил осколки блюдца на прежнем месте, здоровенный кол, подпиравший дверь сарая.

Я подошел к окну, прислушался. Ни единого звука не доносилось из дома, будто