— Здравствуйте, — говорю, — майор Кошкин. Мне надо представиться генералу Журавлеву.
Он даже не встал, хотя прапорщик. Так лениво бросил со своего места:
— Сейчас доложу.
Сам сидит, я стою. Не предложил ни сесть, ни кофе. Хотя по уставу он должен был встать, представиться, и все такое. Впрочем, это не мой подчиненный, тут все претензии к генералу — он распустил или даже поощряет это блядство.
Ладно, думаю, подожду. Проходит минут пятнадцать.
Потом говорю ему вежливо:
— Может, доложите уже генералу? Время назначено.
— Сейчас.
Заходит к генералу, потом выходит, ничего не говорит, садится к себе на место. Проходит минут пять.
— Заходите.
Это он так передо мной выкобенивался, типа, на место ставил. Показать хотел, какой он крутой. Мол, я адъютант у генерала, а ты комэска сраный.
Ладно, думаю, главное — спокойствие. Захожу в кабинет. Сидит генерал, в очках — у него дальнозоркость. У летчиков это обычное дело с возрастом — далеко видим, а читать — очки нужны.
Сидит, смотрит бумаги или делает вид, что смотрит на бумаги.
— Разрешите войти?
Головы не поднял, буркнул что-то.
Я представился, кто такой:
— Майор Кошкин прибыл по случаю назначения на должность командира эскадрильи в 802-й учебный авиационный полк Краснодарского летного училища.
Стою минут пять, он там листает что-то. Потом поднял голову:
— Садись. Ну, что мне расскажешь?
— Товарищ генерал. Большая честь мне попасть в это училище. С большим трудом удалось к вам попасть. Я и не мечтал никогда. Знаю, какие здесь кадры готовятся отменные. Я даже думаю, что по сравнению с вашими асами я очень слаб пока, но я нагоню. Куда нам, летчикам со строевой части, до летчиков-инструкторов Краснодарского училища.
Генерал на меня зенки выпучил, а я продолжаю уверенно:
— Вот вчера зашел к себе в кабинет, смотрю, на столе лежит эта книга. Полистал и понял, какое это замечательное руководство, — его бы надо срочно выдать летчикам строевых частей. Тогда все войны будут выиграны, без сомнения.
Смотрю, генерал так приободрился, смотрит уже ласково, даже очки снял, чтоб меня лучше видеть.
Я продолжаю нести свою пургу:
— Представляете, начал читать — не могу оторваться. Такая полезная книга!
Понимаю, что делаю, но деваться мне некуда уже было — один на один я там был со всей этой сранью штабной. Пришлось вот так прогнуться, да. Сейчас вспоминаю, скулы сводит от отвращения, но что делать-то было?
Продолжаю свои речи:
— В этом руководстве учтены все ошибки за предыдущие годы, много нового материала. Представляю, сколько тут вложено вашего труда — и летного, и научного.
Потом я иссяк — словарный запас закончился. А генерал, смотрю, подобрел, начал даже оправдываться:
— Ты извини, майор, у меня Су-25 на консервации стоят. Последние слушатели были из КНДР, они уже закончили учебу. На Су-24 (бомбардировщики) пойдешь?
— Пойду.
— Только там надо будет чуть подождать: Яцук, комэска, уходит.
Что интересно, та должность, за которую столько нервов было истреплено, прошла мимо — не будут же они ради одного выпускника академии снимать с консервации Су-25. Руководство училища приняло решение переучивать личный состав на Л-39, но пока летчики были отправлены в коллективный отпуск.
Мне, конечно, очень не хотелось возвращаться в кабину учебного самолета Л-39, и генерал тоже это понимал:
— Тебе, такому опытному летчику, на Л-39 летать будет странно. Давай так сделаем: ты несколько месяцев с ними полетаешь и пойдешь на бомбардировщики Су-24, — предлагает он.
Я кое-что вспомнил, озвучиваю генералу свой вариант:
— Разрешите предложить, товарищ генерал? Тут Попов, приморско-ахтарский полк (960-й штурмовой авиаполк, входящий в состав 1-й гвардейской смешанной авиадивизии 4-й армии ВВС и ПВО), у них полоса на ремонте, они летали в Краснодаре. Можно я у него начну летать, у него ведь Су-25. К этому полку меня можно приписать?
— Гм. Ну давай, конечно, — позвонил куда-то, тут же решил вопрос. Потом позвонил в полк: — К тебе завтра придет майор Кошкин, он у нас комэска. Оформляй его так, чтоб он у тебя пока начал летать на Л-39.
На этом мое представление начальству закончилось, и я ушел. Перед полетами надо было проделать формальности — летчикам положено делать два прыжка с парашютом в год, а я в академии не прыгал. Поэтому меня с вертолета бросили два раза, потом я сдал наземную часть и через два дня начал летать. Правда, поначалу тоже без недоразумений не обошлось.
Одного меня не отпустили в воздух — и это правильно, мало ли кто прибыл казенную технику ломать. Со мной для контроля в учебный самолет сел заместитель командира полка.
Смотрю на план полета, что мне в штабе нарисовали, — а там сплошные «круги». «Круг» — это простейший элемент пилотажа, полет по кругу взлет-посадка. Такие планы курсантам начальных курсов рисуют. И вот я, опытный пилот, с изумлением читаю свои планы: там мне предлагается в первый день три «круга» сделать, на второй день тоже три «круга» нарезали, потом зону мне рисуют, а потом самостоятельно, но тоже по кругу.
В строевой части «кругов» вообще не рисуют никому — это просто нонсенс. Простой пилотаж могут написать, а если на полигоне — то с пикированием, бомбометанием или ракетными пусками, и туда, прицепом, могут еще «круг» добавить. Но чтоб просто одни «круги» наматывать — такое только «шкрабы» могут придумать.
С заместителем командира полка взлетели на Л-39, сделали круг, посадил я самолет. Замкомполка спрашивает:
— Слушай, Кошкин, а чего тебе одних «кругов» нарисовали? Ты же все умеешь.
— А я откуда знаю, кто из вас и зачем мне «круги» рисовал?
Сделал еще «круг», посадил самолет, и он, чертыхаясь, ушел в штаб. Там командиру доложил, что херней занимаемся.
Вернулся, говорит, извини, Кошкин, ошибочка вышла. Можешь сразу лететь в зону, самостоятельно там все, что тебе надо, отрабатывать.
Отлетал я там так ровно месяц, с июля 1992-го по август. Тут приморско-ахтарский полк улетает к себе, в Приморско-Ахтарск. Мне удалось в училище договориться, чтобы разрешили с ними поработать, уже на Су-25. Командование дало добро, и я улетел в расположение 960-го штурмового авиаполка.
Начал там сложные элементы отрабатывать, на полигоне много работал — для штурмовика это очень важно — не терять навыков поражения цели. Но эта моя настойчивость многих в полке удивляла. К примеру, решил я ночью поработать на полигоне, вспомнить свой афганский боевой опыт, когда по ночам горные перевалы минировали.
Пришел к командиру полка, докладываю, а у него глаза на лоб лезут. Он на меня кричать принялся:
— Ты что, больной, Кошкин?! Какой тебе ночью полигон?! Да я сам не чаще раза в год там летаю, и то если кого надо на квалификацию свозить. А тебе-то это зачем? Как я буду это планировать — мне тогда
