о том, что японское правительство по мере ухудшения своего военного положения готово будет идти на все более и более серьезные уступки для того, чтобы попытаться добиться нашего невмешательства в войну на Дальнем Востоке.
Вашу позицию в беседе с Хирота считаем правильной. В дальнейшем Вам надо быть еще более осторожным в том смысле, чтобы не втягиваться в этих и подобных беседах в обсуждение японских предложений. Вы не должны дать никакого повода, чтобы японцы изобразили как переговоры Ваши беседы»[551].
Тем временем беспокойство японского правительства и верховного командования по поводу возможной перспективы вступления в войну СССР усиливалось. Становилось ясно, что предпринятый через Хироту неофициальный зондаж советской позиции себя исчерпал. Необходимо было предпринять решительные шаги с тем, чтобы установить контакт с лидерами СССР, перейти от осторожного дипломатического зондирования к прямому политическому диалогу с высшими советскими руководителями.
10 июля Того на заседании кабинета министров после соответствующих консультаций с младшим братом императора Такамацу, председателем Тайного совета Хиранумой и премьер-министром Судзуки предложил направить в Москву в качестве специального посла императора бывшего премьер-министра Японии князя Ф. Коноэ. Согласие самого Коноэ на такую поездку Того получил 8 июля во время личной встречи.
Правительство согласилось с предложением министра иностранных дел. 12 июня поездку Коноэ в Москву официально санкционировал император Хирохито[552]. Вслед за этим Того направил в Москву послу Сато срочную телеграмму, в которой сообщал о принятом решении и поручал посетить Молотова и поставить вопрос о желании Токио направить в Советский Союз специального японского представителя.
Однако среди японских лидеров не было достигнуто согласия по главному вопросу – с чем должен был направиться в Москву Коноэ. Между военным министром, с одной стороны, и министром иностранных дел с другой, возник спор по поводу перспектив Японии в войне. Военный министр утверждал, что «пока речь не идет о поражении Японии». Его оппоненты же считали, что «необходимо проявить заботу и на случай наихудшего развития ситуации»[553].
Учитывая эти разногласия, Коноэ не пожелал связывать себя той или иной позицией и заявил: «Мне не нужны никакие инструкции, я намерен ехать без заранее принятых решений. Я намерен по итогам поездки в Москву непосредственно передать императору то, что думает Сталин» [554].
Мнение противников безоговорочной капитуляции было учтено при составлении послания императора, которое надлежало доставить в Москву. В нем в общих словах говорилось о стремлении императора «положить скорее конец войне». Указывалось, что ввиду требования США и Великобритании о безоговорочной капитуляции, Япония вынуждена вести войну до конца, что неизбежно приведет «к усиленному кровопролитию». В заключение послания император «изъявил пожелание, чтобы на благо человечества в кратчайший срок был восстановлен мир». Необычность послания императора состояла в том, что оно никому не было адресовано.
13 июля Того предложил Малику встретиться, однако советский посол, сославшись на недомогание, предложил направить в японский МИД советника посольства Анурова.
Из телеграммы Малика в НКИД СССР от 13 июля 1945 г.:
«По возвращении Анурова из МИДа он по моему поручению ответил Андо (работник МИДа Японии. –
Одновременно японский посол в Москве Сато сделает заявление по этому вопросу непосредственно Советскому Правительству. Министр поручил просить господина посла в свою очередь известить об этой миссии Коноэ свое правительство и оказать необходимое содействие».
На вопрос, в чем конкретно выразится миссия Коноэ, Андо указал, что в первую очередь передать пожелание императора об окончании войны, изложенное в специальном письме, и, во-вторых, обменяться мнениями с Советским правительством по этому вопросу.
На замечание, чем вызвано подобное обращение к Советскому Союзу, и какова его роль должна быть по мнению японской стороны – посредника между воюющими странами, что ли? – Андо ответил: «Полагается, что Советское правительство имеет свое мнение по этому вопросу, а миссия Коноэ изложит мнение и пожелание императора. Мнение японской стороны о роли Советского правительства в этом вопросе находится еще в стадии решения, и я не могу сейчас Вам изложить этого. Я еще не выслушал мнение министра об этом». Наше уточняющее замечание: «Я понимаю так, что господину Андо поручено министром иностранных дел Японии господином Того передать мне пожелание Его Величества императора Японии послать в Москву с особой миссией и личным письмом императора Его сиятельство князя Коноэ. Вопрос пока в этой стадии. Так ли это?». Андо ответил: «Да, точно так. Император вкладывает в эту миссию цель ведения переговоров об окончании войны», – добавил он.
Я просил Андо передать министру, что при первой возможности уведомлю свое правительство об этом пожелании императора.
Андо в заключение заметил, что нечего и говорить о том, что японское правительство относится к этому мероприятию сугубо конфиденциально и просит Советское правительство понимать это пока только так.
Я ответил, что это, конечно, само собой разумеется»[555].
Одновременно 13 июля посол Сато посетил заместителя наркома иностранных дел СССР С.А. Лозовского и вручил ему письмо на имя Молотова, в котором сообщалось о желании японского императора направить в СССР князя Коноэ в качестве своего официального представителя. При этом было передано и вышеупомянутое письменное послание Хирохито о стремлении «положить конец войне». К этому времени советское правительство было официально проинформировано послом Сато о готовности и желании японского правительства «идти на заключение соглашения вплоть до пакта о ненападении»[556].
Согласие на приезд Коноэ в Москву в качестве специального посланника японского императора означало начало официальных переговоров Москвы с Токио. Сталин же счел целесообразным уклониться от любых контактов с официальными представителями японского правительства. Передать точку зрения советского правительства по поводу миссии Коноэ было поручено Лозовскому. 18 июля он направил послу Сато письмо следующего содержания:
«Уважаемый г-н посол,
Настоящим подтверждаю получение Вашей ноты от 13 июля и послания императора Японии.
По поручению Советского правительства имею честь обратить Ваше внимание на то обстоятельство, что высказанные в послании императора Японии соображения имеют общую форму и не содержат каких- либо конкретных предложений. Советскому Правительству представляется неясным также, в чем заключаются задачи миссии князя Коноэ.
Ввиду изложенного Советское правительство не видит возможности дать какой-либо определенный ответ по поводу миссии князя Коноэ, о которой говорится в Вашей ноте от 13 июля.
Примите, г-н посол, уверения в моем весьма высоком уважении»[557] .
Хотя из сообщения советского правительства было ясно, что Москва стремится уйти от ответа о приеме специального посланника японского императора, в Токио восприняли занятую Москвой позицию не как окончательную, а как промежуточную. Было принято решение положить конец дипломатическим недомолвкам и иносказаниям и прямо сообщить о желании японского правительства просить посредничества советского правительства с целью окончания войны на определенных условиях. 25 июля по поручению Того посол Сато информировал Лозовского о задачах миссии Коноэ, указав, что речь пойдет о «прекращении кровопролитной войны». Однако об условиях и процедуре окончания войны вновь ничего
