решила не отвечать. Тогда он подумает, что она уснула, и не будет настаивать. И правда, она услышала, как он возвращается в свою комна ту и закрывает дверь. Тьфу ты, он возвращается. В дверь постучали посильнее. Господи, неужели он не может оставить ее в покое? Надо ответить ему и покончить с этим.
— Что стряслось? — простонала она, притворившись внезапно разбуженной.
— Это я, дорогая. Можно войти? — Да.
— Ты не обижаешься, что я тебя побеспокоил? — спросил он, входя.
— Нет, — сказала она и выдавила улыбку.
— Я, знаешь, ненадолго. Я бы только хотел знать, что ты по поводу всего этого думаешь, ну что он не пришел.
— Я не знаю. Что-то ему помешало.
— Да, но вот что странно, понимаешь, он даже не позвонил, чтобы предупредить, так или иначе принести свои извинения. Как ты считаешь, что я должен сделать завтра? Пойти к нему?
— Да, пойти к нему.
— Но это может его разозлить, это будет выглядеть как упрек, как будто я принуждаю его оправдываться.
— Ну не ходить к нему.
— Да, но, с другой стороны, я не могу все так оставить. На кого я буду похож, если я его встречу и ничего не скажу. Ты понимаешь, с точки зрения собственного достоинства. Что ты об этом думаешь?
— Тогда пойти к нему.
— Я тебе надоел? — спросил он, помолчав.
— Нет, но мне немного хочется спать.
— Сожалею. Зря я пришел. Прости меня, я пойду. Что ж, спокойной ночи, дорогая.
— Спокойной ночи, — улыбнулась она. — Приятных снов, — добавила она в благодарность, что он уходит.
Дойдя до двери, он остановился и вернулся.
— Послушай, я могу побыть еще две минуты?
— Да, конечно.
Он сел на край кровати, взял ее за руку. Изображая примерную жену, она скривила губы в неподвижной улыбке, а он все смотрел на нее своими собачьими глазами из-за очков, ожидая от нее поддержки и утешения. Слова, на которые он рассчитывал, не были произнесены, и он хотел выманить их у нее.
— Ты понимаешь, для меня это удар ниже пояса.
— Да, я понимаю, — ответила она и снова растянула губы в искусственной улыбке.
— Ну и что ты мне посоветуешь?
— Я не знаю. Подожди, может быть, он извинится.
— Да, а вдруг он этого не сделает?
— Я не знаю, — сказала она, бросив взгляд на часы над камином.
В тишине он смотрел на нее и ждал. Она думала только о минутах, которые в тишине отщелкивал маятник. Если он еще останется, она пропустит момент засыпания и в итоге всю ночь не сомкнет глаз. Он обещал, что останется только на две минуты, а сам сидит, смотрит на нее, не отводя взгляда, вот уже больше двух минут. Почему он не держит слово? Она хорошо знала, что ему нужно. Ему нужно, чтобы его ободрили. Но если она начнет его утешать, это будет бесконечно. Он станет возражать в ответ на ее утешения, чтобы ей пришлось придумывать новые, еще более убедительные, и все это будет тянуться до двух часов ночи. Как неприятна эта потная рука, прилипшая к ее руке. Мягкие попытки вытянуть свою руку не увенчались успехом, она сказала, что рука затекла, и высвободила ее, а затем взглянула на часы.
— Я еще минуточку посижу и пойду.
— Да, — улыбнулась она.
Он внезапно вскочил.
— Ты не особенно-то ласкова со мной.
Она возмущенно выпрямилась в постели. Это вовсе несправедливо! Она с ним разговаривала очень вежливо, беспрестанно улыбалась, и теперь он ее упрекает!
— В чем? — спросила она, глядя на него в упор. — В чем заключалась моя неласковость?
— Тебе только и хотелось, чтобы я ушел, а ты при этом знаешь, что я сейчас нуждаюсь в тебе.
Эти слова вывели ее из себя. Что за человек, вечно он в ней нуждается!
— Без десяти двенадцать, — отчеканила она.
— Ну и что теперь, а если вдруг я заболею и надо будет со мной сидеть ночью, что ты тогда станешь делать?
На этот раз она пришла в бешенство, представив себе бдение всю ночь у постели этого человека, который всегда думал только о себе. Она сделала каменное лицо, замкнулась в своем непробиваемом упрямстве. Теперь она вся была лишь яростный холод, ее не касалось ничто, что бы не было ее потревоженным сном, она ощущала только ужас перед бессонницей. Он спросил еще раз.
— Я не знаю, не знаю! — вскричала она. — Я не знаю, что я стану делать! Я знаю только, что через восемь минут пробьет полночь! С какой стати этот допрос посреди ночи? И что это за болтовня про будущую болезнь? — (Ей хотелось еще добавить, что существуют сиделки для выхаживания больных, но она сдержалась.) — Я теперь не смогу спать из-за твоего эгоизма!
Она с ненавистью посмотрела на этого человека, которого угораздило нуждаться в ней в полночь. Ох, это же невозможно так зависеть от нее во всем.
— Дорогая, пожалей меня, я так несчастен.
Она снова придала своему лицу непроницаемое выражение, он очень хорошо его знал, и оно его ужасало. Бесчувственное лицо — это же его жена, его избранница, подруга жизни. Он сел на стул возле кровати, сосредоточился, постарался изо всех сил, чтобы заплакать. Слезы выступили на глазах, он быстро повернулся к жене, чтобы она их как следует увидела и он успел воспользоваться этим преимуществом. Она опустила голову, потому что женщины не любят плачущих мужчин, особенно если мужчины плачут из-за них.
— Дорогая, будь добра ко мне, — сказал он, чтобы привлечь ее внимание, поскольку надо было срочно воспользоваться слезами, пока они не испарились.
— То есть ты хочешь сказать, что я злая?
— Ну, ты сейчас не особенно-то Добрая.
— Неправда, я добрая! — закричала она. — Я очень добрая. Это ты злой! Сейчас полночь!
Озверевшая от мысли, что теперь все кончено, ей предстоит бессонная ночь, завтра она встанет совершенно разбитая, с жуткой мигренью, она в одной пижамной куртке выскочила из кровати и яростно принялась ходить взад-вперед на длинных, тонких ногах. Заранее расстроенный, предчувствуя будущие упреки, он бессильно рухнул на кровать, что окончательно ее доконало. По какому праву этот человек садится на ее кровать, ее личную кровать, кровать из ее детства? В ярости она схватила карандаш и переломила его пополам. Затем, повернувшись к угнетателю, пылая от возмущения — жертва, готовая защищаться, — она приготовилась к бою, застегнув свою коротенькую курточку, и начала упрекать его, а в этом ей не было равных.
— Какой стыд, какое бесчестье! — закричала она, чтобы собраться с духом и потренироваться в ожидании истинного вдохновения и подходящих идей. — Значит, получается, что я злая! И это за то, что в течение получаса я была сама нежность, само терпение! Это за то, что я, рискуя своим сном, безропотно терпела, как ты нарушаешь свое слово! Да, ты нарушил слово! Ты обещал, что будешь сидеть у меня только две минуты! Ты обманул меня, ты заманил меня в западню! Ты сидел больше получаса, и я ничего не возразила на такое нарушение данной тобой клятвы!
Он поднял на нее беспомощный взгляд. Нарушение данной клятвы. Вот уж скажет так скажет. Вообще-то он ни в чем не клялся, и она это прекрасно знала. Но к чему спорить? Все равно выгонит.
— Нет, — продолжала она, — я не возражала, я, наоборот, нежно улыбалась, и за это ты назвал меня злой, а я улыбалась, да, я улыбалась полчаса подряд, надеясь, что ты поймешь, какую муку ты мне причиняешь, надеясь, что наконец в тебе проснется хоть немного жалости, хоть немного доброты, хоть немного любви!
